Кауппала Пекка * Как и почему забыли общую борьбу России и Финляндии в Крымской войне? (2014) * Статья

Обстрел английской эскадрой Свеаборга (Suomenlinna) 9 августа 1855 года. Картина John Wilson Carmichael.

Аландская война (Oolannin sota) — финский термин, обозначающий операции британо-французских военно-морских сил против военных и гражданских объектов на побережье Великого княжества Финляндского в 1854—1856 годах, во время Крымской войны между Российской империей и коалицией, в которую входили Франция и Великобритания.

ОРИГИНАЛ В PDF

В Финляндии так же, как и в России, часто бытует представление, что Великое княжество в годы Крымской войны было спокойной окраиной великой воюющей державы. О том, насколько эта картина не соответствовала реальности уже в начале войны, свидетельствует цитата из письма Эрика Рюдбека (более известного как собиратель финских народных сказок Ээро Салмелайнен) от 26 мая 1854 г.: «И вновь Финляндию притесняют враги, в то время как мы здесь (в Санкт-Петербурге. — П. К.) лишь ожидаем их, в полной боевой готовности. Мы получили уже два различных сообщения о том, что в Финляндии начались столкновения… и сегодня вновь сообщают, что ее продолжают атаковать. Можем из этого сделать вывод, что на побережье Финляндии идут жестокие бои, тогда как враги вряд ли решатся напасть на Кронштадт и т. п. В такие удивительные времена мы живем, и я воистину хотел бы повторить изречение древних: кто бы мог предположить такое еще полгода назад?»[1].

О том же свидетельствует и речь императора Александра II перед финляндцами, произнесенная им в Хельсинки в самом конце войны[2]. В ней император обещал жителям края компенсировать весь ущерб, понесенный ими во время войны. И действительно, в результате войны Финляндия потеряла целых две трети своего торгового флота, который был жизненно необходим для экономики Великого княжества.

Подобного рода факты, однако, были впоследствии преданы забвению — как в России, так и в Финляндии[3]. Чтобы понять причины такого забвения и ответить на поставленный нами вопрос, необходимо, прежде всего, обратиться к самим событиям — как предшествовавшим войне, так и тем, что происходили во время и даже после нее, будучи ее последствиями[4].

Реальная автономия Финляндии перед Крымской войной

Автономия Великого княжества Финляндского внутри Российской империи не основывалась на единой законодательной базе и ее последовательной реализации[5]. Правда, созданное в 1808 г. Великое княжество должно было, по мысли его основателей, особенно Михаила Сперанского, существовать в рамках широкой автономии. Тем не менее ее реализация на практике при изменившихся в период Отечественной войны реальных политических условиях была весьма ограниченной.

Консервативный дух, присущий российской власти в начале XIX в. и обусловивший подозрительное отношение к любым изменениям, не способствовал масштабному сближению и унификации финляндского общества с российским. На деле император, даже ориентируясь на унаследованную от Швеции конституцию, смог эффективно внедрять в управление Финляндией автократический стиль. В период правления Николая I администрация не выказывала особенного доверия ни к финнам, ни к элите края — шведскому меньшинству[6].

Сложившаяся в мировой политике к 1853 г. крайне невыгодная для России конъюнктура, которая привела ее к борьбе в одиночку против наиболее технологически развитых в те времена государств — Великобритании и Франции, стала неким «моментом истины», показав в час беды, пробивший для империи, какова была лояльность Финляндии и ее народов[7].

Политическая философия русских и Финляндия

Для понимания реакции России и русского общества на события Крымской войны в Финляндии следует обратиться к особенностям национального самосознания русских в этот период. В первой половине XIX в. для России было типичным устойчивое сохранение средневековых по своим истокам ценностей, в то время как в Западной Европе они вытеснялись из общественного сознания светскими и буржуазными ценностями Нового времени. Политическая система апеллировала к неизменным «уникальным» ценностям: религии, преданности и традиции. Движущей силой государства, его духовным стержнем считалась верность царю, роль которого понималась не в соответствии с западноевропейской традицией, как «первого из дворян», а в рамках византийской парадигмы: «Царь есть образ и подобие Христа на земле»[8]. Учение о преданности всегда содержит и другую сторону — доверие к тем подданным, которые доказали свою лояльность, особенно на поле брани[9].

Эта традиционалистская политическая философия оказалась полезной для учреждения финской автономии в 1809 г. Русский консервативный традиционализм всегда стремился избегать быстрых изменений в покоренных регионах. Поэтому самые значительные достижения Швеции 1720 — 1770-х гг., так называемой эры свобод, — такие как конституция и «большой передел»[10], — а также традиционную для шведского общества личную свободу крестьян удалось без проблем перенести в новую конструкцию финляндской автономии. Все же в период ужесточения консервативного курса в русской политике возникла проблема, заключавшаяся в том, что Финляндию больше не считали готовой моделью для грядущих осторожных либеральных реформ, как смотрел на нее Михаил Сперанский. Вместо этого генерал-губернаторы в 1820—1840 гг. все больше и больше открывали доступ в финляндскую политику российской унификаторски настроенной бюрократии и искали союза с наиболее консервативными финляндскими деятелями.

В этой ситуации формировавшееся финское национальное движение в качестве своей основной стратегии выбрало следующий принцип, который впоследствии показал свою эффективность: чем больше усиливались национальное самосознание и самобытность, тем ярче подчеркивалась лояльность по отношению к хоть и конституционной, но все равно очень сильной власти великого князя, а также личная преданность Романовым.

Николай I и его управленческий аппарат в Финляндии (канцелярия генерал-губернатора) заметили и смогли оценить эти тенденции[11]. Однако недоверие, которое сопровождалось систематическим бюрократическим контролем, не исчезало, и сокращавшиеся понемногу автономные права укреплять не собирались.

Вдохновленная духом консерватизма Россия возвела для себя же самой преграды на пути к собственному экономическому росту. Это привело к неизбежному ослаблению военной мощи России в сравнении с ее внешнеполитическими конкурентами. Вскоре после начала Крымской войны дела на фронте пошли плохо. Уровень технологического развития сверхконсервативной супердержавы не выдерживал конкуренции с Великобританией и Францией. Сама по себе русская армия воевала в Крымской войне дисциплинированно и эффективно, но техника подводила везде: дальность стрельбы самых лучших русских пушек была в несколько раз меньше, чем у английских[12].

По этим причинам российская военная пропаганда во время войны не могла держать высокую ноту. Было слишком мало вдохновляющих новостей и много печальных[13].

Первые сражения Крымской войны в Финляндии

Крымская война началась на территории Финляндии весной 1854 г. Сразу после освобождения акватории ото льда здесь появилась могучая англо-французская эскадра, задачей которой была подготовка вторжения в Санкт-Петербург. Стратегической задачей в связи с этим был последовательный захват трех крепостей, которые преграждали путь к столице: Бомарзунда на Аландских островах, Свеаборга напротив Хельсинки и Кронштадта. Но опытное английское командование эскадры понимало, что эту сложную задачу невозможно выполнить в течение одного летнего сезона, и решило, что сначала нужно уничтожить все финляндские суда и строительные материалы, чтобы морские силы Финляндии не могли помешать выполнению их планов. С этой целью английские и французские суда систематически в течение двух летних сезонов нападали на каждый более или менее крупный финляндский портовый населенный пункт на морском побережье[14].

В первый раз с вооруженным отпором английские корабли столкнулись в местечке Витсунд (Vitsund) неподалеку от городка Экенес (Ekenäs, фин. Tammisaari) с 19 по 20 мая 1854 г. Российскому артиллерийскому отряду, в состав которого входило много финляндских бойцов и которым руководил генерал Андерс Эдвард Рамсей (Anders Edward Ramsay) из старого шведско-финляндского дворянского рода[15], удалось отбить атаку. Кораблям пришлось вернуться, не выполнив задачу; в сражении с обеих сторон были павшие.

Финляндской элите нужно было решить, какую позицию занять в этих новых обстоятельствах. Первым, и весьма недвусмысленно, откликнулся на этот вызов самый популярный журналист Финляндии Сакариас Топелиус.

В своем большом стихотворении «Первая капля крови» Топелиус, в частности, писал:

«Мы верили в добро и праведность Британии…

<…>

Но гордые сыны седого Альбиона

Набросились на нас — собратьев во Христе.

Европы хлебный край — в пожарах, воплях, стонах!

Как понимать такое служение мечте?

Когда ваш грозный флот, непревзойденный в мире,

Геройски стал топить торговые суда:

Беспомощных людей расстреливать, как в тире —

Уж так ли благородно и славно, господа?

И вот, когда ворвались вы с целью грабежа,

Чтоб уничтожить гавани, чтоб обескровить нас,

И вот на этих мирных торговых рубежах

Капля крови первая снова пролилась!

Если вы, люди юга, приведете свой флот

Снова в гавани наши, вам придется познать,

Как за родину финское сердце умрет —

Как бесстрашно мы будем ее защищать»[16].

Стихотворение Топелиуса было адресованным финнам сигналом о том, что им следует ощущать эту войну как свою[17].

Самый значительный морской успех Российской империи, 1854 г.

В разгар Крымской войны, 7 июня 1854 г., в порту Халкокари финляндского города Коккола (по-шведски Karleby, что соответствует тогдашнему русскому названию — Гамлакарлебю), расположенного на западном побережье, состоялась битва, которая завершилась убедительной победой российско-финляндского оружия. Попытка двух английских военных кораблей высадить десант, чтобы уничтожить суда и склады древесины самой значительной гавани тогдашней Средней Остроботнии, закончилось для них полным поражением. Как минимум двадцать англичан погибло, и одна десантная лодка со всем экипажем была захвачена в плен. Военнопленные вместе с захваченной пушкой и флагом были торжественно провезены вдоль всего побережья Финляндии и доставлены в Петербург. Решающую роль в этой победе сыграли собственные коккольские ополченцы с их изобретательной военной стратегией.

К вопросу об истинном значении сражения при Халкокари для рождения финского государства не обращаются почти никогда[18]. И все же эта битва является одним из коренных событий, отразившихся на прекращении унификаторской политики России в отношении Финляндии.

На первый взгляд, сражение при Халкокари может действительно показаться незначительным — ведь число военных потерь не дотягивало до 50 человек! Но ведущий специалист по английским морским сражениям Эндрю Ламберт обратил внимание на то, что иерархия значимости сражений в Крымской войне была искажена в результате преувеличенного внимания к числу их жертв, что повлекло за собой перенесение центра тяжести на события в Крыму и, соответственно, породило и само название войны. По мнению Ламберта, главным театром военных действий в Крымской войне было не Чёрное, а Балтийское море. Ведь Россия в любом случае пережила бы падение Крыма, а вот как насчет падения столицы?[19]

Но психологическое значение победы при Халкокари было еще более важным. Успех самостоятельных военных действий финляндцев усилил их веру в себя и решительность. Благодаря победе при Халкокари воинственный пыл финляндцев достиг апогея[20]. А кроме того, наконец-то, для русской прессы нашлось что-то вдохновляющее, о чем можно было долго и восторженно писать, ощущая на своей стороне Бога, судьбу и историю. Вспомним, что за все время войны, кроме сражения при Халкокари, было только два других события, столь же победных и пригодных для демонстрации успехов: Синопская морская битва в ноябре 1853 г. и захват Карса в 1855 г. В этих двух последних случаях — самих по себе более масштабных в отличие от Халкокари — русские войска все же не сражались со своим главным и могучим противником — Англией, а били еще более консервативного и технологически отсталого, чем Россия, союзника Англии — Турцию. А для сверхдержавы своего времени, Англии, поражение при Халкокари было самым унизительным и печальным провалом за всю Крымскую войну[21].

Полуофициальный рупор российского правительства газета «Московские ведомости» поместила в номере от 12 июня 1854 г. длинный рассказ о Халкокари. Эту статью целиком перепечатала также газета «Русский инвалид»[22]. В ней все происходит, как в сказке с хорошим концом, и заканчивается громогласными криками «Ура!», под которые уводят английских пленных и которые в финале усиливаются до еще более мощных восклицаний «Ура!» в честь императора[23].

Главный российский морской военный журнал «Морской сборник» дает ясное представление о том значении, которое пресса России придавала сражению при Халкокари. Рассказ о нем занимает в журнале целых 13 страниц[24]. За весь 1854 г. ни один рассказ о сражении в «Морском сборнике» не был столь длинным. Это ясно показывает, что из всех военно-морских событий того года бой при Халкокари был главным. Таким образом, не может быть никакого сомнения в том, что российские власти предержащие были в курсе событий в городе Коккола, и мы можем, нисколько не преувеличивая, предположить, что это повлияло на их представление о Финляндии.

Какие же российские коллективные мечты и надежды нашли отражение в описаниях боя при Халкокари, появившихся в русской публицистике? В этих повествованиях простой крестьянский народ смело встает против превосходящего в военно-техническом отношении врага, напавшего на его страну. Кроме того, здесь подозревавшиеся русскими в скандинавизме финляндские шведы из Остроботнии беззаветно разделяют единый порыв любви к императору, который воодушевляет все народы страны. Они не просто, как обычно, помогают русским солдатам, но сами организуют сопротивление, призывая русских поддержать их, — и Бог вознаграждает финляндцев, обеспечивая им, как в романах, помощь русских в решительный и последний момент. В совместном сражении уже нет различий между разными народами, но всех объединяют одни и те же мысли и упоение битвой.

Эта картина отражает мечту российских консервативных кругов об искренней любви к государю, которую, как они верили, питали крестьяне в самых отдаленных уголках страны. Им казалось, что этот беззаветно любящий царя народ придет ему на помощь в годину тяжелых испытаний[25].

Идеологическое значение Халкокари дополнительно усилилось еще благодаря тому, что в 1855 г. коккольцам удалось вторично отразить нападение англичан. После войны на героев Халкокари начал изливаться поток почестей и наград[26]. Саму битву запечатлели на картине, множество литографических копий которой было распространено среди российской образованной публики. Источники сообщают и о том, что были отлиты памятные монеты.

Другие события и битвы Крымской войны в менее театрализованной форме укрепляли тот главный образ, который был создан благодаря победе при Халкокари: финляндцы, включая и шведов, отчетливо идентифицируют себя с российской стороной в этом конфликте, а также разделяют предлагавшуюся этой стороной идеологему: Россия воюет в защиту единой христианской веры. Они тоже, как могли — часто смело и изобретательно, — участвовали в сражениях, оказывая русским столь важную помощь[27].

Все же на отношение к войне простых крестьян из глубинки наиболее сильное влияние оказывало то обстоятельство, что лютеранские священники в Финляндии охотно распространяли в среде народа представление о страшном неприятеле — магометанине, турке, действующем в интересах дьявола и нападающем на весь христианский мир[28].

Однако стоит вернуться и к разговору об опасениях тогдашней российской элиты. Русские более всего боялись того, что англичанам удастся высадить в Финляндии морской десант, который будет поддержан финляндскими шведами и частично этническими финнами — возможно, еще и в союзе с жаждущей реванша Швецией. В этом случае русские войска в Финляндии были бы нейтрализованы финляндскими коллаборационистами и восставшими, что дало бы возможность англичанам и их финляндским союзникам нанести удар и с суши, и с моря по столице империи — Петербургу.

Этот сценарий вполне мог реализоваться, поскольку Британия окончательной целью своих операций на Балтийском море считала нападение на Петербург. Немецкий исследователь Крымской войны Винфрид Баумгарт обратил внимание на то, что английский премьер-министр лорд Пальмерстон стремился как к beau ideal к решительному территориальному уменьшению России, при котором Финляндия была бы от нее отторгнута[29].

Последствия

Во время визита в Финляндию в последние дни войны, в марте 1856 г.[30], новый царь Александр II говорил в своей речи о том, что благодарен Финляндии и удовлетворен ее ролью в войне. Он обещал также, что понесенный ею ущерб будет щедро возмещен. В частности, царь сказал: «Благодарю вас и всех Моих верных финских подданных от всего сердца за вашу готовность содействовать защите страны. Мой отец надеялся на вас, и вы все исполнили свой долг. Вам известны намерения моего отца относительно мер на пользу и блага Финляндии; Я унаследовал эти намерения. …Если Мы, что Я надеюсь, достигнем мира, то рассчитываю на вас для развития благополучия Финляндии.»[31].

Особенно интересно, что император и великий князь вернулся в своей речи к использованию тех понятий и языковых формул, которые были приняты в период основания Великого княжества Финляндского в 1809 г. Он читал речь, как и его дед Александр I, по-французски, подчеркивая тем самым особое положение Финляндии, а некоторые фразы произносил также и по-шведски[30]. Прямо удивительной была, кроме того, найденная Александром формула, которой он выразил конституционный статус Финляндии. В ней император тщательно избегал называть Финляндию частью России. Вместо этого он высказал мысль, что финляндцам нужно помнить о том, что они являются частью более широкого сообщества. Александр, председательствуя в финляндском сенате, провозгласил: «…оставаясь добрыми финнами, вы вместе с тем составляете часть того большого общества, главой которого является Император Российский»[33].

Тогда еще не сложилась теория, рассматривавшая Финское государство как независимое образование, которое находится в персональной унии с Россией; не стремились также и отвергать мысль о том, что Финляндия фактически является частью империи. Можно предположить, что Александр действовал по своей инициативе, отдавая себе отчет в том, что в Финляндии распространено мнение об ее отдельности от России.

В этом смысле Александр II сам стал пионером известной финляндской теории унии, которую Лео Мехелин (1839 — 1914) позже оформил в понятиях международного права[34]. Неудивительно, что очень скоро в Финляндии нашлись желающие поддержать и развить идею, которая была сформулирована самим императором.

Сразу после войны Александр повернул финляндскую политику в сторону значительного расширения автономии и поддержки ее экономического развития. Уже первый сделанный им шаг принес огромную выгоду Великому княжеству, поскольку он, частично за счет России [выделение моё — А.Д.], ввел новые таможенные правила, которые способствовали развитию финляндской промышленности. Продолжением стал созыв сейма. Эта уступка, кстати, не была задумана Александром сразу после войны. Он предполагал совершить этот шаг только после успеха реформ «сверху» — как всё задумывалось и для России. Был еще очень велик страх, что созванный парламент, «помогая реформам», попытается взять руководство государством из рук монарха в свои, по примеру французских революционеров. И то, что Александр отважился на это, когда в Финляндии началось мощное общественное брожение, показывает, как твердо он был уверен в лояльности своих финляндских подданных, доказавших это в сражениях Крымской войны. И отсутствие в то время недовольства или, во всяком случае, его публичного выражения в российских консервативных кругах демонстрирует, что такое доверие широко распространилось в кругах российской политической элиты.

Позже Александр II издал также манифест о финском языке, предоставивший ему статус второго официального языка Великого княжества, одобрил создание национальной финской валюты — марки и т. д. Финляндская административная система обрела черты реальной автономии только после мероприятий, осуществляемых Александром II.

Забвение

Итак, подводя итог нашему пространному рассказу o значении Крымской войны для Финляндии, мы приходим к заключению, что оно совсем не было локальным, a имело национальный и даже международный характер. Но почему же как национальное, так и международное значение этой войны прочно забыто — и в России, и в Финляндии? По моему мнению, знакомство с контекстом и сутью событий дает возможность с легкостью разгадать эту загадку.

Мечты и мифы обычно сильно политизированы. Мечта, возникшая в сражении при Халкокари, основывалась на мысли о взаимном доверии финляндцев и русских. Это доверие, в свою очередь, основательно поколебалось уже в «периоды угнетения» в 1899 — 1907 и 1907—1917 гг., потом во время русской революции и финской гражданской войны, не говоря уже о Второй мировой войне. Уже Михаил Бородкин, историк и специалист по Финляндии, придерживавшийся правых националистических взглядов и известный как «пожиратель Финляндии» (Suomi-syöjä), интерпретировал сражение при Халкокари и в книге о финляндских событиях Крымской войны, и в своей объемной истории Финляндии 1908 г. как «незначительную битву», а всю Крымскую войну в Финляндии — только как операции здесь русских войск[35]. Редкие проявления коллаборационизма во время Крымской войны, фактически локализованные только на особой и изолированной территории Аландских островов, обретают в его исследовании значительные масштабы. Память об инициативе финляндцев больше не была нужна, от них требовалась лишь слепая покорность. Со своей стороны, независимая Финляндия, в начале своего пути ощущавшая себя «форпостом Запада против Востока», не нуждалась в памяти о совместных сражениях с Россией против западных держав.

Последними «общественными рупорами», которые вынесли на широкое обсуждение вопрос о сотрудничестве времен Крымской войны, стали сенатор Вяйно Валлин (Войонмаа) со своей книгой, изданной в 1904 г., и генерал Хуго Шульман, опубликовавший в 1905 г. сочинение о событиях Крымской войны в Финляндии[36]. Это были последние общефинляндские, а не остроботнийские издания, где авторы показали высокую степень финляндско-российского военного доверия. Указанные издания не случайно появились в 1904—1905 гг., в тот короткий период, когда финляндско-российское взаимное доверие частично восстановилось перед тем, как оказаться окончательно утраченным в ходе финской и российской гражданских войн. Работы Валлина и Шульмана представляли собой почти открытый ответ Бородкину.

Затем, вплоть до объявления независимости в 1917 г., о Крымской войне не вспоминали. А после обретения независимости, когда начали издавать общие труды по финской истории, описания в них событий Крымской войны удивительно напоминали сочинения Бородкина — в них так же приуменьшалось значение основных сражений, но зато подчеркивались редкие факты коллаборационизма. Крымская война в Финляндии часто даже именовалась Аландской войной — тем самым как бы подчеркивалось, что единственным важным эпизодом войны было взятие крепости Бомарзунд. В 1932 г. вышла в свет объемная книга для широкого финского читателя, где рассказывалось обо всех сражениях в истории Финляндии. Она называлась «С ночных холмов». Рассказ о Крымской войне занимает в ней несколько предложений и заканчивается так: «Этот (англо-французский. — П. К.) флот немного докучал городам, расположенным на побережье Ботнического залива. Самым большим ущербом было сожжение Смоляного двора в Оулу»[37].

Правда, в военно-исторических изданиях все же уделялось внимание битвам периода Крымской войны и подвигам их финляндских участников, но эти разрозненные факты никак не связывались с общеполитическим фоном.

В Советском Союзе академик Евгений Тарле в 1944 г. издал монументальный труд о Крымской войне. В нем он ни единым словом не упомянул о тех разрушениях, которые были учинены на побережье Финляндии англо-французским флотом, не говоря уже о борьбе против него финляндцев и русских[38].

В конечном итоге глубокое недоверие между независимой Финляндией и Советской Россией, которые оказались по разные стороны железного занавеса, стало максимальным. Правда, почтение к памяти о более или менее уважаемом обеими сторонами Александре II еще требовало новых идеологических концепций — с целью оттенить деятельность «пожирателей Финляндии» или «реакционеров», но доверие к Финляндии в военном отношении как один из мотивов действий Александра уже не упоминалось ни по ту, ни по эту сторону границы. В данном контексте выглядит весьма символичным, что власти Финляндии не разрешили в 1920-е гг. представителям города Коккола отправиться в Ленинград с целью поиска трофеев Халкокари в музеях.

Однако, как можно видеть из описанного эпизода, память о сотрудничестве времен Крымской войны сохранило местное население, особенно там, где произошло самое романтическое событие — битва при Халкокари. Важная причина заключается в том, что английский баркас, захваченный в битве при Халкокари, был в свое время установлен в парке города Коккола. Этому совершенно уникальному военному трофею, напоминающему о победе над англичанами, нет аналогов нигде в мире. Жители города Коккола просто-напросто не позволяют ни забывать об этом памятнике, ни игнорировать его. И потому совсем не удивительно, что когда после краха Советского Союза закончилась во многом искусственная советско-финская дружба, жители города Коккола вернулись к памяти о реальном историческом российско-финляндском военном сотрудничестве и начали проводить связанные с ним общественные мероприятия. Тем не менее в годы юбилея Крымской войны официальная Финляндия по-прежнему не хочет устраивать в память о ней мероприятия национального масштаба, ограничиваясь локальными торжествами, организуемыми по инициативе местных организаций и общественных деятелей.

Примечания:

Эрик Рюдбек (Erik Rudbeck) — Б.О. Шауману. Цит. по: Haltsonen S. Eero Salmelainen: Elämäkerrallisia piirteitä. Helsinki, 1931. S. 39.

Текст речи Александра приведен в издании: Бородкин М. История Финляндии: Время императора Александра II. СПб., 1908. С. 24 — 27.

Правда, существует одно единственное исключение, но авторами этого труда являются британские исследователи; кроме того, работа не получила большой известности ни в России, ни в Финляндии: Greenhill B., Giffard A. The British Assault on Finland, 1854 — 1855: A Forgotten Naval War. L., 1988.

Кауппала П. Александр II и подъем финляндской автономии: отзвуки Крымской войны / / Александр II. Трагедия реформатора: Люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: Сб. ст. / Отв. ред. В. В. Лапин. СПб., 2012. С. 195—213.

Это ясно показано в фундаментальной работе: Юссила О. Великое княжество Финляндское, 1809 — 1917. Хельсинки, 2009.

Шведов подозревали в «скандинавизме» (т. е. в стремлении к созданию общескандинавского федеративного государства, которое включало бы в том числе и Финляндию) и желании вернуть Финляндию в лоно Швеции. Эти опасения реализовывались все больше и больше сами собой, поскольку в начале XIX в. Швеция, претерпевшая серьезное обновление на либеральной основе, вновь становилась притягательным примером в атмосфере консервативного застоя, характерного для николаевского царствования. Финские политические движения подозревались в стремлении к социальному обновлению, т. е. в том, что они рассчитывали уменьшить социальную и политическую власть элиты (шведов). В 1850 г. даже запретили публикацию на финском языке любой литературы, кроме религиозной и экономической.

Современники предлагали великолепные зарисовки духа этого времени: Ramsay A. Muistoja lapsen ja hopeahapsen. Porvoo, 1966. Osa 1. 1836 — 1854 (первое издание на шведском языке вышло в 1904 г.). Ср. также: Schauman A. Kuudelta vuosikymmeneltä: Muistoja elämän varrelta. Porvoo; Helsinki, 1967. Osa 2. С. 60 — 66 (первое издание на шведском языке вышло в 1892—1894 гг.).

Sarkisyanz E. Russland und der Messianismus des Orients: Sendungsbewusstsein und politischer Chiliasmus des Ostens. Tubingen, 1955.

Эти люди получали большую свободу, и их частные дела не подлежали жесткому регулированию. Бесчисленные привилегии и особые свободы таких вассалов также, несомненно, принадлежали к сформулированной нами выше средневековой картине мира, как и неоспоримость самодержавия. О значении средневековых привилегий см. следующее исследование: Fried J. Das Mittelalter: Geschichte und Kultur. Munchen, 2008.

«Большой передел» (шв. storskifte, фин. isojako) — шведская земельная реформа, начавшаяся с принятием закона 1757 г. и имевшая своей целью замену традиционной чересполосицы компактными поселениями хуторского типа, которые включали как земельные наделы в виде полей и лугов, так и лесные площади. После создания хутора крестьянин, как правило, строил дом посреди своего земельного владения. Эта новая структура расселения оказалась в северных природных условиях крайне эффективной. О роли «большого передела» в экономике Финляндии в сравнении с Российским Севером см. в краткой форме: Kauppala P. The Russian North: The Rise, Evolution and Current Condition of State Settlement Policy. Helsinki, 1998.

Клинге М. Имперская Финляндия. СПб., 2005. С. 174 — 176. Примером того, с каким пониманием относились к этим процессам, стало, например, разрешение в 1848 г. — в разгар европейских революций — организации в исключительном порядке ставшего впоследствии популярным националистического студенческого праздника «День Флоры» на поле Гумтект (Gumtäkt, по-фински — Kumtähden kenttä) в Хельсинки с первым исполнением тогда еще неофициального финского национального гимна «Наша страна». Этот праздник, как указывает Клинге, с одной стороны, создавал атмосферу национального подъема, а с другой — был исполнен консервативного духа и восхищения правителем. Клинге даже называет этот праздник «днем рождения Финляндии».

Следствием этого стало, в частности, падение в 1854 г. мощной крепости и города Бомарзунд на Аландских островах в Финляндии.

Baumgart W. Der Friede von Paris 1856. Munchen, 1972; Handbuch der Geschichte Russlands. Stuttgart, 1983. Band 2. 1613 — 1856: Vom Randstaat zur Hegemonialmacht. 1. Halbband / Ed. K. Zernack. S. 1189 — 1250; Lambert A. D. The Crimean War: British Grand Strategy, 1853 — 56. Manchester, 1990.

Greenhill B., Giffard A. The British Assault on Finland, 1854 — 1855. Lambert A. D. The Crimean War. Самое обширное исследование, посвященное Крымской войне в Финляндии: Turpeinen O. Oolannin sota: Itämainen sota Suomessa. Helsinki, 2003. Ср. также: Hirn M. Från Bomarsund till Sveaborg: kriget 1854 —1855. Helsingfors, 2004.

По-русски — Эдуард Андреевич Рамзай. Этот род, представители которого владели землями в Финляндии и служили в шведской армии еще с XVI в., был шотландским по происхождению. — Науч. ред.

Цит. по: Клинге М. Имперская Финляндия. С. 196. [Ср. тaкже: Становление Финского княжества в составе России / / Федеральный портал Protown.Ru: URL: http://protown.ru/information/hide/3737.html (дата обращения: 01.06.2014)]. Подлинник: Topelius Z. Ljungblommor: Tredje samlingen. Helsingfors, 1854. Топелиус в то самое время был соискателем места профессора истории в Хельсинкском императорском университете. Идентичность самого Топелиуса была сложной и отражала почти весь спектр типов идентичностей тогдашней Финляндии. Будучи по рождению шведом, он был воспитан финкой и выступал за эмансипацию финского языка, но при сохранении прав шведского. Топелиус также выступал за расширение автономных прав Великого княжества, испытывал уважение к его шведскому прошлому, но без стремления к нему вернуться. В то время самым авторитетным финским поэтом был Йохан Людвиг Рунеберг (Johan Ludvig Runeberg). Во время Крымской войны постаревший Рунеберг не писал ничего, что было бы связано с политикой.

Правда, ставший впоследствии признанным финским писателем и философом, Топелиус не хотел втягивать Финляндию в идейную войну против ислама, но в дальнейшем в народных представлениях эта тонкая градация исчезла.

Немногие финны из живущих за пределами Средней Остроботнии (ср. территорию современной финляндской провинции Кески-Похьянмаа. — Науч. ред.) хотя бы слышали об этом сражении, а те, кто хоть что-то знает, думают, что то был маленький эпизод местного значения в глобальном противостоянии Англии и России.

Lambert A. D. The Crimean War.

Wallin V. Itämainen sota Suomessa: 50-vuotiseksi muistoksi. Porvoo, 1904. Его автор — — н (позже Войонмаа — Voionmaa). [так в книге — А.Д.]

Командир британского Балтийского флота, адмирал Чарльз Напьер (Charles Napier) называет это поражение «меланхолической катастрофой».

Барановский. Письмо из Финляндии // Русский инвалид. 1854. 4 июня. C. 1—2 (цитируется с. 1). Пока мы не можем определенно сказать, являлся ли этот Барановский тем самым Александром Николаевичем Барановским, который был столь важен для Александра II. Мы, скорее, склоняемся к тому, что автор процитированного письма — Степан Барановский, профессор русского языка и литературы Хельсинкского университета.

Там же. C. 2. Автор уже несколько лет по поручению магистрата города Коккола занимается поиском реликвий времен Крымской войны, связанных с битвой при Халкокари. Известно, что взятые в этой битве трофеи (военный флаг Великобритании и пушка) были торжественно перевезены в Петербург в 1854 г. Автор будет благодарен за любую возможную помощь в этом проекте.

Морской сборник. 1854. № 9. Автор статьи — лейтенант Дрешер.

Отметим, что для российской имперской идеи этническая русскость никогда не была важным критерием «настоящей русскости», гораздо более существенным критерием была вера в общие христианские идеалы.

Александр II дал поручение написать портреты купца Андерса Доннера, на чьи деньги и чьими усилиями было организовано народное ополчение, а также особенно прославившегося снайпера, крестьянина Маттса Канкконена и поместить их в императорском (ныне — президентском) дворце в Хельсинки.

В то же время Финская гвардия (так в Финляндии называлось главное финское подразделение русской армии — Третий лейб-гвардии Финский стрелковый батальон, дислоцировавшийся в Лифляндии) подчинялась приказам российского командования и даже не могла участвовать в защите родного края. Из-за сложностей с транспортировкой это подразделение вообще не могло принести пользу ни на каком другом фронте. При этом оно бездарно потеряло почти половину своих бойцов от болезней. Нельзя было придумать более наглядного примера для демонстрации того, что результативной для России может стать только собственная военная инициатива финнов.

Schauman A. Kuudelta vuosikymmeneltä. C. 90 — 92. Один из наиболее известных пиетистских проповедников своего времени, пастор Фредрик Габриэл Хедберг (Fredrik Gabriel Hedberg) по просьбе архиепископа Эдварда Бергенхейма (Edvard Bergenheim) анонимно написал сочинение, представляющее Турцию апокалиптическим хищным зверем, библейскими слугами которого являются Франция и Англия: «Слово, сказанное своевременно. Для заклятия, совета и утешения в связи с грозной войной. Написано в начале 1855 года одним служителем слова в Финляндии» (Sana aikanansa sanottu: Manaukseksi, neuvoksi ja lohdutukseksi nyt uhkaavan sodan suhteen: Kirjoitettu alkuvuodesta 1855 eräältä sanan palvelijalta Suomesta. Helsinki, 1855). Это произведение было издано в десятках тысяч экземпляров на финском и шведском языках. Живую картину крестьянского восприятия событий дает в самом прославленном финском романе «Семеро братьев» (вышел в 1870 г.) Алексис Киви. Апофеозом повествования является сон Симеона — одного из братьев, безграмотных крестьян. Он спал в незнакомом, чужом лесу и видел во сне: «Итак, я видел круг всего мира, видел английскую державу, турецкую землю, город Париж и американскую державу. Потом я увидел поднимающегося Великого Турка, который все ужасно сокрушал; и за ним следовал огромный рогатый Мамона, который гонял род человеческий из края в край, как волк овечью стаю. Так он носился и сгонял людей и укротил в конце концов весь мир и американскую державу» (Kivi A. Kootut teokset. 4. painos. Helsinki, 1944. Osa I . Kertomuksia. S. 314).

Baumgart W. Der Friede von Paris 1856. В Швеции же существовала сильная и постоянно укреплявшаяся оппозиция, которая стремилась к тому, чтобы страна активно подключилась к войне на стороне Англии и Франции с надеждой на возвращение Финляндии. Hallendorff C. Konung Oscar I:s politik under Krimkriget. Stockholm, 1930.

Текст речи Александра приведен в издании: Бородкин М. История Финляндии. С. 24 — 27. Отметим, что ни Матти Клинге (Клинге М. Имперская Финляндия), ни Осмо Юссила (Юссила О. Великое княжество Финляндское) в своих фундаментальных трудах по истории Финляндии даже не замечают эту столь важную, первую поездку Александра II в качестве императора в Финляндию.

Цит. по: Бородкин М. История Финляндии. С. 24 — 25.

Schauman A. Kuudelta vuosikymmeneltä. С. 127.

Речь Александра II 24 марта (по действовавшему в Финляндии григорианскому календарю) 1856 г. (цит. по: Бородкин М. История Финляндии. С. 25).

Mechelin L. Das Staatsrecht des Grossfurstentums Finnland. Freiburg, 1899.

Бородкин М. История Финляндии; Его же. Война 1854—1855 гг. на финском побережье: Исторический очерк. СПб., 1904. Андрей Зайончковский в не менее монументальной работе о Крымской войне в нескольких абзацах отмечает битвы в Витсунде и Халкокари, но пишет о них исключительно как об успехах русских, не упоминая об участии финнов. Зайончковский А. М. Восточная война 1853 — 1856. СПб., 2002. Т. 2.

Ч. 1 (первое издание вышло в 1908 г.).

Wallin V. Itämainen sota Suomessa; Schulman H. Händelserna i Finland under Krimkriget åren 1854 och 1855. Helsingfors, 1905.

Karimo A. Kumpujen yöstä: Suomalaisia vaiheita, tekoja ja oloja kivikaudesta nykyaikaan. Porvoo, 1934. Osa 3. Miekan valta. S. 210.

Тарле Е. В. Крымская война. М.; Л., 1944. Т. 1. С. 502 — 503.

Источник: «Финляндия и Россия: образ общего прошлого. Сборник научных статей.», Петрозаводск, 2014.