Появление имени первого российского императора в рапорте финского генерала за несколько дней до начала ленинградской блокады неслучайно. Вторая советско-финская война, получившая в Финляндии название «вой­ны-продолжения», значительной частью общества воспринималась не только как попытка реванша за поражение в недавней Зимней кампании. В ней видели попытку решить проблемы, порожденные войной куда более давней — Северной. Именно тогда, с момента закладки Петром Великим новой столицы российского государства среди ингерманландских болот, начались бедствия финского народа. Идея об ответственности Петра за судьбу этих мест постепенно оформилась в Финляндии в устойчивое представление о том, что именно события Северной войны стали толчком к формированию национального движения. В опубликованной в газете «Uusi Suomi» в тех же первых числах сентября 1941 года статье финским читателям сообщалось о неотвратимости грядущего падения Ленинграда: «Мощная Петропавловская крепость возвышается над Заячьим островом. Но под ее стенами почил, сжимая тяжелый гаккапелитский меч, подлинный хозяин острова, Таавети Кивекяс, и в наши дни понятно, что его проклятие запечатлелось на городе, чинившем насилие над землями древнего финского племени».[3]

Еще во время Зимней войны финские фельетонисты писали о фатальной недальновидности русского царя при выборе места для строительства новой столицы, следствием которой стала подготовка переселения ингерманландцев с их исконных земель. В одном из них журналист Томпан Туомо обвинял в подготовке депортаций лично Вячеслава Молотова, который, по его словам, «хочет загнать финнов в восточные степи, как это пытался сделать Петр Великий во времена великого лихолетья[4]».[5] Заявление Молотова о том, что Петр I совершил большую ошибку, не выселив иноязычных жителей из завоеванных им приграничных областей и не завезя вместо них русских, не осталось незамеченным в Финляндии — о нем упоминалось и в заметках в малотиражных местных газетах, и в статье бывшего президента республики Пера Эвинда Свинхувуда, посвященной судьбе блокадного Ленинграда.[6] В фельетоне, опубликованном в 1942 году, где сатирически была изображена воображаемая беседа Сталина с Молотовым, Верховный главнокомандующий важно заявлял своему визави: «Ошибку Петра Великого мы уже исправили».[7]

Такое демонстративное сближение актуальной военно-политической повестки с событиями исторического прошлого трудно назвать специфически финским «искажением оптики». Еще в начале Зимней войны 1939—1940 годов органы НКВД фиксировали высказывания советских граждан, считавших, что бои в Финляндии — это борьба за восстановление утерянного петровского наследия. Так, например, некий «гражданин Л.» из Ялты объяснял знакомым, что «за Финляндию воевал еще Петр I, и Финляндия должна принадлежать России. Пусть даже Финляндию возьмем нечестным путем, насильно, но все же русские люди будут этим довольны».[8]

Грандиозная в своей мощи личность царя-реформатора в идеологическом преломлении военных лет стала неотделима от самого болезненного и злободневного вопроса, разрешение которого стало основным сюжетом военного противостояния СССР и Финляндии в 1939—1944 годах, — вопроса о границе и ее исторических основаниях. Неслучайно само выражение «граница Петра Великого» (или «линия Петра Великого»), означающее границу по Ништадтскому мирному договору, вошло в разговорный финский язык только в преддверии Зимней войны. Изначально появившееся в народе, в речи министра иностранных дел Вяйнё Таннера по случаю подписания Московского мира оно употреблено уже вполне официально.[9] За два дня до этого глава финской переговорной делегации и будущий президент Юхо Куусти Паасикиви в разговоре с Молотовым также упомянет о Петре I, апеллируя к историческому прецеденту — выплате 2 млн талеров Швеции по условиям Ништадтского мира. Молотов на это замечание отреагировал саркастически: «Пишите письмо Петру Великому. Если он прикажет, мы заплатим компенсацию».[10] Полтора года спустя, когда финские войска замкнут северное звено блокадного кольца, вопрос о значении деятельности Петра Великого в истории Финляндии постарается подытожить тот же Паасикиви в своем никогда не прозвучавшем в эфире выступлении на радио, записанном ко дню падения Ленинграда: «В нас, финнах, Петербург пробуждает тяжкие воспоминания. Основание города произошло в связи с захватом территорий, направленным против Финляндии. <…> Основание этого города привело к потере важных районов — города Выборга и Выборгского лена — и присоединению их к России. Царь Петр считал, что эти области необходимы для обороны его города. „Граница Петра Великого“ глубоко рассекла земли и народ Финляндии. Ход истории привел к тому, что Выборгский лен был возвращен Финляндии. Но в 1940 году события двухсотлетней давности повторились».[11]

Травма, нанесенная финскому народу петровскими завоеваниями, однако же, почти не давала себя знать в предвоенную эпоху. Финская историография унаследовала от великокняжеских времен почти восторженное отношение к личности и деяниям Петра. Переводная литература, появлявшаяся на книжных прилавках Финляндии, также способствовала укреплению представлений об особом месте первого русского императора в ряду героев российской истории. В опубликованном в 1939 году финском переводе книги Валериана Торниуса о династии Романовых речь шла о том, как среди личностей, порождающих хаос, — от патриарха Никона и Степана Разина до Ленина — в истории России нашлось лишь два гиганта, направивших свою страну по пути цивилизации: Петр Великий и Александр II.[12] Особенно любопытно желание финских писателей и журналистов связать величественную фигуру русского царя с финской землей и финнами. Оснований для этого было не очень много, но их находили — например, рассказывая читателям о судьбе Ефросиньи Федоровой[13], любовницы царевича Алексея, имевшей, вероятно, финское происхождение. Главным же сюжетом о Петре в Финляндии, конечно, было взятие Выборга в 1710 году. Странной насмешкой истории кажется то, что сразу после второго завоевания Выборга — весной 1940 года — в Хельсинки был опубликован рассказ выборгской писательницы Лемпи Яаскеляйнен «Alennuksen päivä»[14] («День падения»), тема которого — события 230-летней давности. Русский царь предстает в нем отважным человеком, готовым рисковать своей жизнью. Однажды его заслоняет собой безымянный казак; в другой раз Ганнибал, царский арап, помогает Петру встать, когда под царем убивают лошадь. Не обходится в рассказе и без красавицы: девица из семьи Хавеман преподносит Петру ключи от Выборга. Исторический образ в рассказе плотно обставлен деталями, характерными для лирической прозы, идеализирован и не вполне достоверен, но для автора историческая достоверность в данном случае не была принципиальна. Написанный до войны рассказ с пугающей точностью отразился в зеркале современности.

В финских научных исследованиях и учебной литературе, вышедшей в свет в годы войны, применительно к Петру нечасто использовалось определение «Великий», и тем не менее он характеризовался как «одаренный» и «понимающий реальную ситуацию правитель»[15], а значение его трудов для культурного и промышленного развития России не подвергалось сомнению. Удивительным образом в фигуре русского царя — как ее представляли в финской историографии — сочетались неординарность и типичность: Петр одновременно был великим человеком и олицетворением русского духа и русского характера. Как всякий русский «он мог плакать, смеяться, петь, танцевать, даже на мгновение испытывать жалость — с водкой или без нее, но, как правило, все же с водкой».[16]

Интерпретация образа Петра I здесь прямо заимствована из предвоенной культурной жизни Финляндии. В феврале 1938 года состоялась финляндская кинопремьера первой серии фильма Владимира Петрова «Петр Первый». Картина была восторженно принята зрителями и рецензентами, став самым успешным советским фильмом, когда-либо демонстрировавшимся в кинотеатрах Финляндии.[17] Год спустя в Хельсинки состоялся показ второй серии фильма.[18] «Как полон жизнью актер Николай Симонов, изображающий царя — громко смеющегося и абсолютно властного. Мы видим, как бодро строит он свою державу, как он основывает Петербург, как командует монахами и боярами. <…> Заснеженные поля сражений с брошенными пушками, монастыри, палаты — все это создано настоящим художником, сумевшим придать картине выразительность и художественный стиль. Какими водянистыми и условными выглядят грандиозные американские исторические киноэпопеи в сравнении с этим подлинным и смелым произведением искусства»[19], — восхищались рецензенты, отмечая также параллели с современностью: «Если… нам приходится проводить параллели между тем духом, который был свойственен руководству России в петровское время и который не чужд России сегодняшней, то это исторический факт, с которым ничего не поделаешь».[20] Критики хвалили превосходную актерскую игру Николая Симонова, исполнителя заглавной роли: «Конечно, трудно играть царя, сочетающего дальновидный ум с необузданной свирепостью, однако Симонову это удалось превосходно».[21] Образ Петра представлен в рецензиях скорее в положительном свете: хотя русский царь жесток, это победоносный полководец, великий государственный деятель, мощная личность, развернувшая отсталую, «азиатскую» Россию к Западу.

Вскоре после финляндской премьеры картины хельсинкское издательство «Gummerus» опубликовало перевод романа Алексея Толстого «Петр Первый». В многочисленных (и в целом восторженных) рецензиях[22] роман аттестуется как важный текст, помогающий «понять менталитет современной России». Как отмечали журналисты Финляндии, «в последнее время Петр Великий пользуется славой в России. Советский Союз чувствует близкое родство с его жестокой и властолюбивой личностью».[23] В некотором смысле это напоминает известный анекдот, рассказанный Александром Довженко именно под впечатлением романа Толстого и фильма Петрова: «Папочка, скажи, какой царь, кроме Петра, был еще за советскую власть…»[24]

Именно жестокость, властность, пренебрежение к человеческим жизням, свойственные Петру, будут теми качествами, на которых акцентировали внимание финские историки и публицисты в годы войны[25], демонстрируя политическую преемственность большевистских властей по отношению к Петровской эпохе. События Зимней войны сформировали в финском обществе устойчивое представление о том, что экспансивная внешняя политика Советского Союза восходит именно к внешнеполитическому курсу Петра I на балтийской арене. Полковник Тапио Пейтсара писал о недавних событиях, что «коренной причиной этой войны, как и всякой войны между Финляндией и Россией, начиная со времен Петра Великого является несчастливое географическое положение Финляндии на пути устремлений России к Атлантическому океану».[26] Общим местом становятся в финской печати заявления о том, что «Сталин идет по стопам Петра Великого»[27], только его планы смелее планов царя. Даже органы социал-демократической партии провозглашают советского лидера «наследником» первого русского императора, размещая на своих страницах, например, статью Леона Блюма «Сталин выбрал Петра Великого в качестве своего идеала».[28] После подписания Московского договора известный финский журналист Арво Туоминен писал, что советские лидеры «скопировали установленный Петром Великим в 1721 году в Ништадте мир, который в финской истории и общественном сознании связан с тем страшным временем, когда царская Россия погубила половину населения страны и который известен как „великое лихолетье“. Создается впечатление, что советское правительство весьма откровенно хотело продемонстрировать свою решимость идти по стопам Петра Великого…»[29]

Еще увереннее подобные заявления станут в годы «войны-продолжения». «События последних лет продемонстрировали, что нынешний кремлевский „красный царь“ с восторгом присвоил себе программу империалистической экспансии Петра Великого, так же как в большевистской России прославляют и следуют последнему и в других областях»[30], — сообщают финские газеты в 1943 году. В качестве подтверждения агрессивных политических намерений России авторы статей все чаще упоминают так называемое «завещание Петра Великого» — известную фальшивку, в которой якобы содержался наказ Петра потомкам вести беспрерывные войны, направленные на подчинение Европы и контроль над Балтийским и Черным морями. Текст «завещания» неизменно использовался державами, находившимися во враждебных отношениях с Россией, в том числе и Третьим рейхом. Фиктивность «завещания» хорошо была известна в Финляндии: до войны было немало написано и о происхождении этой мистификации, и о причинах ее появления, но политические события заставили финских историков и публицистов искать (и находить) факты, свидетельствующие о том, что внешняя политика России с петровских времен развивалась по лекалам этого несуществующего документа. В самом конце войны в издательстве Хельсинкского университета вышла в свет развернутая статья писателя и историка Эмерика Олсони, посвященная происхождению «завещания».[31]

Высказанный в фальшивом наказе наследникам план продвижения границ России к незамерзающим портам Атлантического океана, которую «лелеяли все российские правители со времен Петра Великого до Сталина Малого»[32], давал основания для того, чтобы защитники финских границ ощущали себя стражами рубежей между Востоком и Западом, варварством и цивилизацией. История этого противостояния — в пропагандистском преломлении — уходила в глубь веков: «Те, кто в 1918 году мальчишками были в рядах Красной и Белой гвардии, встали [сейчас] бок о бок, защищая нашу страну от политики расширения России, которую ввел Иван Грозный, которой Петр Великий придал устойчивые очертания, которую до высочайшего уровня развил Николай I и которую Сталин сейчас стремится реализовать».[33] Один из отцов идеи «Великой Финляндии» историк Ялмари Яаккола отмечал в своей книге «Очерки истории Финляндии», что Петр Великий в своем сближении с Западом был намного мудрее Густава II Адольфа, направившего свою разрушительную энергию на Германию.[34] Вместе с тем заложенный Петром курс приблизил, по его мнению, восточную угрозу к территории Финляндии.

Однако находились и те, кто выказывал сомнения в преемственности западного вектора российской политики: «Смерть [царевича] Алексея стала жертвой, скрепившей союз России с Западом на целых 200 лет. Путь истории, однако, — не немецкий автобан, ведущий прямо к цели, и российская государственная машина, грубо разукрашенная по западному образцу, так и норовила опрокинуться. <…> То, за что Петр и его преемники 200 лет боролись на Западе, было потеряно всего за два года. Новая столица Петра Великого, Санкт-Петербург, после революции 1917 года была заброшена. Когда большевистское правительство обосновалось в Москве, Восток вновь прижал к груди своего блудного русского сына».[35] За настойчивым повторением клише о Петре-«западнике» не сразу замечаешь, как в годы «войны-продолжения» русский царь в финской печати сам превращается в часть «восточного варварства» и «азиатской тьмы». В статье, посвященной захвату финскими войсками Петрозаводска в 1941 году, офицер информационной роты Тапио Хиисиваара писал: «Петрозаводск — наш. Азиатская варварская крепость, построенная царем Петром против распространения западной культуры, принадлежит ее законным владельцам, образуя звено в цепи огромной оборонительной стены, которую цивилизованный народ теперь строит против азиатской тьмы огнем и мечом».[36] Таким образом конструировались представления об исконных правах финских народов на оккупированные земли, якобы отторгнутые у них Петром. В речи капитана Вилхо Тимонена, произнесенной 23 августа 1942 года на «Празднике соплеменников» в Яанислинна (Петрозаводске), содержались такие слова: «Самый типичный представитель империалистических устремлений России, царь Петр, известный как Великий, основал этот город как оплот русских посреди земель карельского племени. Отсюда началась деятельность, направленная на разрушение национального самосознания нашего народа».[37]

Было бы несправедливо считать, что в годы Второй мировой войны отношение к личности преобразователя России сменилось в Финляндии на резко негативное. В многочисленных публикациях, посвященных достопримечательным местам Карелии, имя Петра по-прежнему упоминается в неизменно положительном контексте: «сам Петр Великий» основал курорт на Марциальных водах, приезжал полюбоваться на водопад Кивач, построил оружейный завод, давший начало Петрозаводску. Даже каменное мощение тротуаров Петрозаводска, изношенное, но все еще крепкое в 1942 году, финские журналисты связывают со «временами царя Петра»[38], подчеркивая его явное превосходство по отношению к советскому асфальту. В Восточной Карелии, для которой Петровская эпоха имела огромное, не сравнимое с другими историческими периодами значение, невозможно было бы повлиять на статус Петра как культурного героя. Вероятно, поэтому после оккупации Петрозаводска и переименования его в Яанислинну финское военное командование не стало сносить памятник царю перед зданием Карельского государственного музея, тогда как памятники Ленину и Кирову были без всяких церемоний демонтированы. За символическим лишением города имени Петра последовало переименование улиц. Однако действия властей в этом направлении встречали сдержанный общественный отпор, когда речь шла о названиях, связанных с важными историческими событиями. Так, некий Паули Марттина от имени «восточных карел» заявлял через газету о необходимости сохранить название Кижской улицы в память о восстании, «произошедшем во времена Петра I».[39]

Судьба памятника Петру I в Выборге в годы войны сложилась иначе, нежели в Петрозаводске. Установленный в 1910 году к 200-летию взятия Выборга русскими войсками бронзовый Петр работы Леопольда Бернштама был снят с постамента вскоре после окончания гражданской войны в Финляндии, несколько лет провел на складе в Хельсинки, «постоял» во внутреннем дворе Национального музея, а затем, в 1930 году, вернулся в Выборг, чтобы стать экспонатом местного Художественного музея. Летом 1940 года, когда Выборг стал советским, он был восстановлен на своем историческом месте, и для финской прессы это событие не прошло незамеченным.[40] Через несколько дней после того, как финские войска вошли в Выборг в 1941 году, Петр был скинут с постамента второй раз и разбит на части. Конечно, в сравнении с судьбой другого бернштамовского Петра — таллиннского, — который был сначала усечен до бюста, а в 1942 году отправлен в переплавку, участь выборгского Петра можно считать почти завидной. 8 октября 1941 года президент республики Ристо Рюти и маршал Маннергейм в сопровождении премьер-министра Юкки Рангеля, министра обороны генерал-лейтенанта Рудольфа Вальдена, генерал-лейтенанта Леннарта Эша и генерал-майора Акселя Айро совершили поездку по Карельскому перешейку. Важным пунктом в их маршруте был Выборг, где высоких гостей встречали комендант городского военного управления капитан Арно Туурна и председатель муниципального правления Выборга ректор Тойво Валтавуо. В тот же день известный спортивный журналист Каллио Коткас написал репортаж о визите, где сообщалось, что «гости вышли из машин, чтобы подняться на скалу Терваниеми и посмотреть на город с того места, откуда Петр Великий некогда наблюдал за осажденным Выборгом». В машинописи статьи выделенный текст зачеркнут и переправлен на другой: «…с того места, где финский народ в своей любви к свободе некогда установил Льва независимости».[41] Этот пример авторской самоцензуры показывает, что упоминание о Петре I самим финским журналистом осознавалось как нежелательное, поэтому потребовалась замена. Но он же свидетельствует о том, что в народной памяти скала Терваниеми в Выборге, где был установлен памятник, в первую очередь по-прежнему ассоциировалась с образом Петра.

После визита президента и главнокомандующего выборгский военный комендант забрал в свой кабинет бронзовую голову Петра. В январе 1942 года в газете «Karjala» было опубликовано интервью с ним, озаглавленное «Удивительные приключения памятника Петру Великому завершились в здании штаба Выборгского военного управления, где сейчас находится его голова». Корреспондент газеты описал кабинет коменданта, где «на… большом и красивом рабочем столе, который успел побывать у какого-то комиссара… а теперь перешел к капитану Туурна… лицом к стене стоит голова Петра Великого».[42] Туурна рассказал журналисту о судьбе памятника. Очевидно, что для него, так много сделавшего для сохранения исторических памятников Выборга, скульптура работы Леопольда Бернштама все еще оставалась важной частью выборгского культурного наследия. По крайней мере, он охотно демонстрировал свой «трофей» многочисленным гостям города.

Еще одним пострадавшим от войны «петровским» артефактом стал большой портрет Петра I, некогда выставлявшийся в Петровском музее Выборгского замка.[43] Наряду с другими картинами из собрания Выборгского музея искусств в 1940 года он был вывезен из города. В ходе эвакуации группа произведений искусства, состоявшая из 41 живописной работы, была утеряна и нашлась только в 1943 году в городе Пори. Примечательно, что в заметке[44], сообщающей об обнаружении картин (а среди них, как указывает автор, было «несколько работ известных художников»), конкретно указан лишь портрет русского императора. Очевидно, что журналист выделяет эту работу не только на основании ее художественных качеств и размера.

Едва ли во всей российской истории найдется фигура, к которой так последовательно и пристально было бы обращено внимание финских политиков, дипломатов, писателей, журналистов, историков Финляндии в годы Второй мировой войны, как к Петру Великому. Это закономерно. Эпоха петровских завоеваний стала для финляндской истории поворотной, определив будущее финского народа на столетия вперед. Влияние ее на политическую историю страны, ставшей в ХХ веке независимой, оставалось по-прежнему настолько мощным, что память о деяниях Петра снова и снова набирала политическую актуальность, отражаясь в политике советских вождей.

1. Название Ленинград редко использовалось в финноязычных документах как в предвоенный период, так и во время Второй мировой войны, уступая место традиционному наименованию Pietari — Петербург.

2. Цит. по: Kastari M. Suomen armeijan toiminta Karjalan linnoitusaluetta vastaan syyskuussa 1941 // Maanpuolustuskorkeakoulun pro-gradu tutkitelma. Helsinki, 2019. S. 68.

3. Timo. Tuhoennustukset toteutumassa // Uusi Suomi. 1941. Syyskyy, 6. S. 2. Это упоминание отсылало к статье известного этнографа Кууста Вилкуна в сборнике «Финские герои», опубликованной еще в 1921, где была выведена фигура легендарного командира партизанского отряда Тааветти (Давида) Кивекяса, якобы погибшего на территории будущего Санкт-Петербурга в годы правления Густава II Адольфа.

4. Великим лихолетьем (Isoviha) в Финляндии называют период военных действий русской армии на территории Финляндии в годы Северной войны (1713—1721), приведшим к голоду и гибели мирного населения от вспышки чумы.

5. Вунш С. Красная угроза. Образ СССР в финской прессе 1939—1940 гг. СПб., 2011. С. 421.

6. Svinhuvud P. E. Testamentti kansalleni. Stokholm, 1944. S. 16.

7. Laatokka. 1942. № 80. Elokuu, 8. S. 4.

8. Зимняя война 1939—1940 гг. Исследования, документы, комментарии. К 70-летию советско-финляндской войны / Отв. редакторы А. Н. Сахаров, В. С. Христофоров, Т. Вихавайнен. М., 2009. С. 215.

9. Rauha ankarilla ehdoilla. Ulkominesteri Tannerin puhe radiossa 13.3.1940 // Laatokka. 1940. № 35. Maaliskuu, 13. S. 1.

10. Вехвиляйнен О., Барышников В. Н. От войны к миру // Зимняя война 1939—1940. Кн. 1. Политическая история / Отв. ред. О. А. Ржешевский, О. Вехвиляйнен. М., 1999. С. 348.

11. Tuomikoski P. Sensuroidut sota-kirjoitukset. Helsinki: Otava, 2013. S. 76.

12. Li. I. Erään hallitsijasuvun tarina // Henkinen Työ. 1939. № 3. S. 9.

13. Tsarin poika ja suomalainen tyttö // Apu. 1939. № 24. S. 7.

14. Jääskeläinen L. Se oli Viipurin vihanta. Viipurin historiasta kertomuksia. Helsinki, 1940. S. 154—158.

15. Waronen A. Isänmaan historian oppitunteja. Helsinki, 1944.

16. Essen R. Venään arvoitus. Porvoo, 1941.

17. Пииспа Л. Советское кино в Финляндии 1920—1930-х гг. // Транснациональное в русской культуре // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV. Сб. статей / Сост. и ред. Г. Обатнин, Т. Хуттунен. М., 2018. С. 208.

18. Своеобразным «ответом» на первую серию фильма В. Петрова стал выход в 1939 на финские экраны фильма «Isoviha» режиссера Калле Каарна, главный герой которого — участник Полтавской битвы, вернувшийся на родину и обнаруживший свою финскую деревню во власти русского казачьего отряда. Смекалка и храбрость помогают ему прогнать захватчиков.

19. Ra. H. Eläkäämme reilusti // Elokuva-aitta. 1938. № 5. Maaliskuu, 1. S. 121.

20. Pietari Suuri // Ilta Sanomat. 1938. № 43. Helmikuu, 22. S. 3.

21. Piha T. Alkuvoimaista // Kuva. 1938. № 7. Maaliskuu, 30. S. 25.

22. Роман в переводе Юхани Конкка был опубликован в Финляндии под названием «Tsaari Pietari  I» («Царь Петр I»). См., напр.: Näppärästi tehty pääkirjoitus // Kirjauutiset. 1939. № 3. S. 16; T. H. P. Nykyvenäläinen romaani // Turun ylioppilaslehti. 1939. № 4. Toukokuu, 20. S. 74; Viljanen L. Venäläisen romaanin kohtalo // Helsingin Sanomat. 1939. № 72. Maaliskuu, 15. S. 10; Suolahti E. Aleksei Tolstoi. Tsaari Pietari I // Valvoja-aika. 1939. № 5—7. S. 284—286.

23. Neuvostoliitto ei huoli KL: n välitystä // Karjala. 1939. № 338. Joulukuu, 14. S. 1.

24. Довженко А. П. Собр. соч. В 4 т. Т. 4. М., 1969. С. 126.

25. См. напр.: Sormunen E. Suomalaisen kulttuurin lähteille. Porvoo, 1942. S. 13.

26. Peitsara T. Suomen ja Venään talvisota 1939—1940. Helsinki, 1941.

27. См., напр.: Stalin Pietari Suuren jäljillä // Keski-Vuoksi. 1939. № 45. Marraskuu, 10. S. 2; Stalinin suunnitelmat rohkeammat kuin Pietari Suuren // Kuuluttaja. 1939. № 7. Joulukuu, 1. S. 5; «Stalinin suunnitelmat ovat rohkeammat kuin Pietari Suuren» // Etelä-Suomen Sanomat. 1939. № 126. Lokakuu, 31. S. 1.

28. Blum L. Stalin valitsiesikuvakseen Pietari Siuuren // Suomen Sosiaalidemokraatti. 1939. № 346. Joulukuu, 22. S. 3.

29. Tuominen A. Sammanbrott för Stalins politik // Arbetarbladet. 1941. № 80. Juli, 18. S. 5.

30. Moskovan pyrkimykset // Laatokka. 1943. № 244. Lokakuu, 23. S. 3.

31. Olsoni E. “Pietari Suuren testamentin” juuria. Helsinkin yliopiston kirjaston julkaisuja. 19. Helsinki, 1944. S. 51—61.

32. Sovjets nordiska intresse // Nord-Österbotten. 1944. № 56. Maj, 17. S. 3.

33. Kaunismaa K. Punamulta jatkosodassa. Neuvostoliittoa koskeva viholliskuva Sosiaalidemokraattisen puolueen ja Maalaisliiton lehdissä 1941—44. Historian pro gradu –tutkielma. Turun yliopisto. 1988. S. 111.

34. Jakkola J. Suomen historian ääriviivat. Porvoo, 1940. S. 56.

35. St. O. Öst eller Väst // Vasabladet. 1939. September, 22. № 218. S. 1.

36. Hiisivaara T. Syvärilta Äänislinnaan // Kansallis arkisto. Sota arkisto (KA.SA). T-8661/1. Kielletyt TK-kirjoitukset. S. 11. Статья не была допущена к публикации цензурой.

37. Itä-Karjalan heimon taistelu Itää vastaan // Itä-Karjala. 1942. № 12. Maraskuu, 19. S. 2.

38. Tynkkunen V. Ensi kertaa Äänislinassa // Itä-Karjala. 1942. № 13. Joulukuu, 22. S. 5. В июле 1941, когда войска вермахта продвигались к Нарве, финская пресса публиковала похожие реляции, поступавшие из Берлина: «Надо заметить, что дорога от Нарвы до Ленинграда очень хороша, хотя и была построена еще Петром Великим» (Tammerfors Aftonblad. 1941. № 135. Juli, 4. S. 1).

39. Marttina P. Äänislinnan katunimistä // Itä-Karjala. 1943. № 5. Maaliskuu, 15. S. 3.

40. Karjala. 1940. № 78. Heinäkuu, 16. S. 2.

41. Kotkas K. Tasavallan presidenttin ja sotamarsalkka M: n vierailu Viipurissa ja Terijoella // KA.SA. T-8661/1. Kielletyt TK-kirjoitukset. S. 2. Статья не была допущена к публикации цензурой.

42. Karjaja. 1942. № 7. Tammikuu, 10. S. 2.

43. В наши дни картина принадлежит собранию Художественного музея г. Лахти.

44. Viipurin taidemuseon kadoneita tauluja // Laatokka. 1943. № 55. Maaliskuu, 7. S. 3.

Опубликовано в журнале «Звезда», № 6, 2022.