Двуязычие и личность: о ситуации жителей Финляндии, для которых русский язык — родной
Екатерина Протасова
Пытаясь выявить тенденции в становлении и функционировании русско-финского билингвизма, мы будем неизбежно делать слишком сильные обобщения. Каждый конкретный случай двуязычия не похож на другие, но в то же время имеет нечто общее с ними. Причины общих явлений, очевидно, следует искать в характере взаимодействия русского и финского языков, а все остальные черты — в разнице между жизнью одного и другого носителя языков и в некоторых способностях, не обязательно носящих чисто лингвистический характер.
Особенности личности и усвоение второго языка
В ходе овладения финским действуют те же закономерности, что и при овладении вторым языком вообще. Так, известно, что на этот процесс влияет характер человека: активные оптимисты лучше усваивают произношение и говорят быстрее, т.е. становятся менее заметными по акценту и скорости речи в массе населения, соответственно, у них больше возможностей общаться с носителями языка и совершенствоваться. В то же время они реже овладевают всеми правилами грамматики, т.к. для этого следовало бы иметь хорошую зрительную память, сопряженную с интенсивным чтением, и время для рефлексии. Лучше усваивают язык со слуха люди, имеющие музыкальные способности. Эмоциональные учащиеся реже бывают удовлетворены своим знанием второго языка, поскольку не могут выразить себя на втором языке адекватным образом: чувства передать труднее, чем факты (ср. Brown 1993; Cook 1996; Griffiths & Keohane 2000; Lightbown & Spada, 1999). Решительная по харак-теру русскоязычная беженка из Грузии свидетельствует: «Я никогда не стесняюсь говорить. У меня есть хорошая защита — это не мой родной язык, поэтому я могу делать ошибки» (см. Пуу-малайнен 2004,14).
Интеллектуальные способности проявляются в том, как потенциальный билингв анализирует, организует, систематизирует информацию. Когнитивный стиль человека также влияет на способ и качество изучения языка. Если со вторым языком связывается удовлетворение визуальных, аудиальных и кинестетических потребностей, то человек ориентируется на достижение соответствующих целей через второй язык (например, хочет скорее понимать письменные тексты и писать, по возможности, без ошибок, но не прилагает усилий к улучшению произношения). Обычно такие способности носят характер не симптомов, а синдромов, они объединены с другими врожденными предрасположенностями или приобретенными навыками (например, Cook 2003; Lou Leaver & Shekhtman 2002; Wei 2000).
В литературе по проблемам языковых контактов было показано, что многие языки продолжают развиваться в диаспоре, в результате чего появляются варианты языка, значительно отличающиеся от тех, на которых говорят в метрополии. Было также обнаружено, что поскольку язык всегда обслуживает определенные потребности людей, то с переменой языка его носители начинают испытывать влияние иноязычного окружения при формулировании мыслей, вкладывают иное содержание в старые понятия и заимствуют в свою речь чужие реалии. Выяснилось, что жить вне страны, определяющей магистральное развитие языка, — означает либо забыть со временем родной язык в полном объеме, либо приспособить его лексику и структуру к новым социокультурным условиям. Это ведет, в частности, к образованию диалектов и новых языков. Тем не менее, повсеместно среди языковых групп наблюдается тенденция препятствовать вторжению чужеродных элементов в родную речь и блюсти традиционные нормы, предпринимая иногда противоестественные и не всегда одинаково удачные попытки противостоять естественным процессам вариации. (Auer 1998; Brende-moen, Lanza, Ryen 1999; Extra, Verhoeven 1999; Goebl, Nelde, Stary, Wölck 1996; Jacobson 1998; Matras 1998; Myers-Scotton 1997.) В своем исследовании (Протасова 2004) мы анализируем научную литературу по данной проблематике и показываем на различных примерах тенденции развития русского языка в Финляндии.
Отношение к русскому языку у эмигрантов первой волны
Русскоязычная иммиграция в Финляндии представлена несколькими волнами. Различные социальные и политические причины в разные периоды истории влияли на возможность, потребность и желание финляндских русскоязычных пользоваться русским языком в семье и обществе. Представители старшего поколения русских эмигрантов, в детстве учившиеся не только в русских, но и в финских, шведских, немецких школах, а в семье продолжавшие говорить по-русски, нередко рассказывают, что с возрастом потребность говорить по-русски увеличивается: они ищут русскоязычные контакты и рады возможности узнать что-то новое о России. В то же время многие не довольны современным состоянием русского языка. Как известно из многочисленных источников, в русских поселениях на Карельском перешейке двуязычие существовало еще во времена автономии, причем среди тех русскоязычных, у кого был финляндский паспорт, финский язык был более совершенным, чем среди тех, у кого было только российское подданство. В городах преобладало русско-шведское двуязычие. Русские школы поддерживали сохранение русской языковой идентичности и в деревнях, и в городах. Продолжая существовать и после революции, они, согласно источникам, не смогли сохранить преподавание на прежнем уровне, что было обусловлено множеством объективных причин (Vahros 1968; ИРВЕ 2003-2004; Мурадов 2003).
Неопределенность положения вынужденных эмигрантов усугубилась с началом Зимней войны (1939-40 гг.). Военная эвакуация и переселение оказались сложным испытанием для сохранения языка. Отношение к владению русским языком не было однозначным: с одной стороны, переводчики нужны были и в армии, и для нужд послевоенного экономического развития; с другой стороны, ставились вопросы лояльности и идентичности всего русского вообще — как воплощения вражеской силы. Этническое происхождение жителей городов и дачных поселков на Карельском перешейке было смешанным: немцы, поляки, шведы, греки и представители других национальностей заключали браки с русскими, финнами и карелами и общались в семье на всех своих языках, но преимущественно на русском, на котором и стремились дать, по крайней мере, начальное образование детям. В эмиграции знание русского языка и культуры противостояло, как писали тогда, денационализации, т.е. потери своей идентичности, как говорят сегодня.
Судьбу и особенности речи русских жителей Карельского перешейка можно проследить по отрывкам из интервью Георгия Михайловича Павлова, записанного нами 22.02.2001. Известный певец, актер, активный прихожанин православной церкви, он рассказывает о себе следующее.
Родился в финском Выборге 6 декабря 1917 года, мать коренная выборжанка, а отец переехал в Петроград из-под Смоленска. Не имея денег и жилья, он «активно взялся за жизнь» и, будучи строителем, разбогател и даже купил для своей семьи в Финляндии «летнее место» на берегу озера Саариярви в 22 км от Выборга.
В связи с революцией «граница закрылась», и семья, потеряв много имущества в Питере, осталась жить в Финляндии. «Ну а потом значит это вы сами знаете Сталин затеял войну, и нам пришлось, конечно, покинуть Выборг. Но я-то был в армии тогда… Пять лет я был, значит, участвовал в двух войнах, и в Зимней, но тогда-то, конечно, были молодые, много не пришлось,… поскольку семья, значит, хоть она и русская, но было, значит, подданство было финское».
На деньги, вырученные от продажи части имения, был куплен дом в двух с половиной километрах от центра Выборга. Русский лицей существовал там еще со времен автономии. «Выборг был тогда такой интернациональный город, там было четыре языка, которые можно было на улице слышать ежедневно. Это, значит, финский, конечно, преимущественно, потом шведский, русский, немецкий… тогда в Выборге много было русских, и вот этот… русский лицей тогда был центр деятельности русской в Выборге. Там было образовано русское общество «Содружество», так что все ученики, которые кончали лицей, они продолжали свою деятельность там, там и хор был, и театр».
На вопрос о том, кто были его друзья, Г. Павлов отвечает, что «главным образом финны». В семье из родителей лучше говорила по-фински мать, а из детей — сам рассказчик. Он объясняет, что язык не учил специально, но в том районе, где они жили, были только финны, а он «с молодости был очень большим спортсменом и побеждал всегда финнов. Они как-то… относились с таким ээ ну с почетом что ли, и я это сохранил…, ну русский язык, конечно, не могу я сказать, что трудно было соблюсти, в свое время я очень много интересовался куль/ ээ значит литературно, видите, там главным образом русские книги, но общение ежедневное…/ окружающая среда… были как бы финские люди, финский язык. Но дома, конечно, мы говорили по-русски». Хотя его жена из Терийоки, из русской семьи, дома они говорят главным образом по-фински, «иногда значит как-то все же удобнее… очевидно нам говорить по-фински». Когда Георгий служил в армии, там были такие же, как он, русские -финские подданные. Он замечает:
Вот имеется на кладбище православном… в Хельсинки… крест и могилы павших в войнах… Там около ста молодых парней, таких же, как я, в свое время… потеряли жизнь… за Финляндию… Больше ста с русскими фамилиями. Главным образом это из Красного села… на Карельском перешейке во времена Петра Великого… около ста семейств Кююрёля называется, Красное село… Эта… была русская деревенька… в Финляндии, там… начальник пожарной команде команды был русский, и команда, вот рассказывали, что часто маршировала под по главной дороге этой и пели русские… песни… Да. Специальность их была производство из глины всякой, всяких там, эти кружки всякие делали из… глины.
В ответ на вопрос о том, кем чувствовал себя интервьюируемый на войне — русским или финном, — он рассуждает, что для всех было ясно, что Сталин хотел превратить Финляндию в советскую страну, поэтому все, русский или финн, «боролись за удержание именно самостоятельности Финляндии», видя пример Балтики — Эстонии, Латвии, Литвы. Г. Павлов различал русскую культуру и политику Советского Союза, против которой он был настроен.
Я, … старший лейтенант, я был в офицерской школе, учился полгода, и когда война кончилась, когда… Маннергейму удалось оттянуть Финляндию от войны,., второй войны, последующей, то… по московскому договору там был… такой пункт, что Советский Союз, да не только что Советский Союз, а liittoutuneet [- союзники], как это по-русски, там не только Советский Союз, значит Британия и Франция, ну в общем контрольная комиссия… прибыла сразу после… непосредственно после заключения мира, и я… был еще в армии, но… поскольку я… офицер резерва с русским языком, я определил, конечно, быть сразу… в министерство… иностранных дел, … в военный отдел,… и я был посредником и переводчиком… между представителями Финляндии и представителями Советского Союза… Во всяком случае, что вот работу еще продолжал как бы, как бы значит военное дело… я конечно очень… был заинтересован и театром, и вокалом, я поступил в Сибелиус-Академию в 48-м, кажется, году. Но я в то же время и работал,… Финляндия была обязана уплатить… за военные убытки…
Позже Павлову удавалось сочетать работу для денег с занятиями в рабочем театре. В Хельсинки была «активная русская деятельность», в том числе и русский театр, при котором была образована молодежная труппа. В организации помогал директор Национального театра Э. Калима, который учился в Петрограде «еще до отключения Финляндии от России», довольно хорошо говорил по-русски и несколько раз присутствовал на уроках Станиславского: «Финляндия, конечно, резко в политическом отношении… отошла от России, от Советского Союза, но… вот при помощи вот таких людей, как Калима, ну и там и другие, то культурная связь не рвалась так сильно, как политическая».
Благодаря Калима финская публика полюбила русскую классику. Г. Павлову он «определил роль Астрова»: тот «почувствовал, что что-то взаимное у меня имеется и получил исключительную великолепную ээ значит критику или как это по-русски сказать лучше? … одобрительную критику», а потом исполнил эту же роль и на финской сцене. За ней последовало много ролей, преимущественно в пьесах русских классиков. Затем актер стал солистом балалаечного оркестра. Для него важно, что Финляндия — это единственная страна в мире, где правительство «как бы считает» православие «на том же уровне, как лютеранская церковь». Не будучи сторонником политических организаций, Павлов не только помогал русской культурной деятельности, но и пытался передать финнам то, что знал о
русской культуре, наладить контакты между выдающимися деятелями театра и кино обеих стран.
Речь информанта течет свободно, лишь в отдельных случаях он не может подобрать нужное слово. Представляется, что такая проблема время от времени возникает перед любым говорящим, специфично здесь только то, что возникает соблазн списать затруднения этого рода на счет двуязычия. Речь грамматически правильна в пределах разговорной нормы, в очень редких случаях кажется, что есть прямое влияние финского языка. В то же время речь не идиоматична: словосочетания кажутся творческими, поскольку выбираются не из готового набора фразеологизмов, а создаются заново для данного случая или опираются на какие-то собственные представления говорящего о норме — возможно, под влиянием речи окружения в ранние годы жизни интервьюируемого. Важны свидетельства человека, через всю жизнь пронесшего активное двуязычие и бикультурность. Показательно, что у одного из ярчайших представителей русской общины Хельсинки нет потребности передать русский язык детям и внукам в полном объеме.
Языковая интеграция в новом поколении иммигрантов
Не везде и не всегда существует возможность говорить и размышлять о своей идентичности с точки зрения языкового употребления. Каждый человек определяет себя многократно в зависимости от того, когда, для кого и с какой целью он это делает (Franceschini & Miecznikowski 2004; Meng 2001; Mirdal, Ryynänen-Karjalainen 2004; Pavlenko, Blackledge 2003). Особая острота поисков своего «я» характерна для иммиграции, в среде которой, в частности, возникает чаще, чем на родине, стремление писать, рисовать или проявлять себя иным творческим образом. Как показывают исследования социологов, чем больше у человека потребность в общении, в том числе и на родном языке, тем легче он находит собеседников и в среде коренных жителей, однако это нередко приводит к тому, что он сталкивается с неприязненным к себе отношением (Liebkind et al. 2004). Теоретически финны дифференцированно относятся к русским, эстонцам и ингерманландским финнам, на практике же отличить одного от другого бывает сложно.
О том, как рассуждают о своем будущем и анализируют процесс своей адаптации и перспективы интеграции молодые по возрасту иммигранты последней волны, можно узнать по следующим отрывкам с Интернет-форума www.talk.mail.ru (в оригинальной орфографии):
— Часто можно услышать мнение о невозможности реализовать себя в Финляндии. Я убежден, что реализовать себя трудно по определению, где бы ты не был. В связи с этим интересно было бы узнать как видят свое будущее участники этого форума. Как Вы представляете свое будущее? Связываете ли Вы свое будущее с Финляндией? Считаете ли, что сможете реализовать себя в этой стране?
— Реализовать можно, и даже лучше порой, чем в другой, но это кому как. Есть поговорка: везде хорошо там, где нас нет, и она помогает. И еше такая: все, что не убивает — закаливает. Mitä ei tappaa- vahvistaa. — в этом смысле в фи-ии плохо… и даже очень ибо нас тут еся.
— У меня самореализация не связывается напрямую с местом работы или местом проживания. Что, разумеется, не означает, что я не буду работать. Пока учу язык. Вчера была мелкая радость -сумела объясниться в банке — тут ведь штука не в том, чтобы сказать заученную фразу, а в том, чтобы «провзаимодейство-вать» — ну да что я вам объясняю? В ходе взаимодействия выяснилось, что кассирша учила в школе русский…
— Самое счастливое и беззаботное время в Финляндии — первые годы, когда учила язык, да еще когда была в декретном отпуске. Никаких переживаний по поводу самореализации, так как понятно, что на этих этапах от тебя большего и не требуется. Сейчас постоянная нервозность, неуверенность в будущем. Вечный стресс, не верю в то, что будет лучше, не верю в то, что будет так как сейчас. Будет только хуже. Руки опускаются, делать ничего не хочется. К неуверенности присовокупляются разные фобии -боязнь заболеть неизлечимой болезнью, боязнь несчастных случаев и т.д. Страх увеличивает и получаемая из новостей информация о разных плохих проишествиях.
— Учу финский и для меня всегда радость, когда я могу объяснить аборигену что мне надо и понять его ответы, я не знаю, связываю ли свое будущее с Финляндией, я приехала учиться в универе, потом продолжила в аспирантуре, идет тяжко — гранд получить очень тяжело, муж приехал тоже учиться и остался работать, у него идет хорошо, я обязательно допишу диссертацию и получу доктора, а потом — посмотрим, с докторской степенью можно устраиваться на работу в универы и научные центры по всему миру, тем более специализация у меня популярная — инновации в ИТ. реализовать я себя смогу в этой стране или в другой, было бы желание! Лада! брось читать всякую дурь!Долой фобии! Вот развела — будет хуже, не смогу! Брось! Весна на пороге! Попей витаминчиков для повышения тонуса, посмотри кино про любовь со счастливым концом, ешь шоколад для счастья! И не грусти!
По нашим наблюдениям, лучше всего изучают язык и адаптируются к жизни в новой среде не те, кто начал изучать язык, когда уже приехал в страну, а те, кто готовился основательно заранее, учил финский еще до переезда и на основе родного языка.
С детским возрастом обычно связывается большая вероятность овладения вторым языком на высоком уровне. Считается, что ребенок до восьми лет способен усваивать любые языки тем же способом, что и родной. Практика, однако, показывает, что успешных билингвов гораздо меньше, чем двуязычных семей. Это связано, в частности, с тем, что даже при соблюдении принципа «одно лицо — один язык» (что само по себе трудно, т.к. нужно как-то общаться внутри семьи, с родственниками и с окружающим миром) невозможно продублировать жизнь на одном языке жизнью на другом. Это получается относительно неплохо, пока ребенок маленький, и сфера его интересов ограничена повседневным бытом, чтением детской литературы и игрой. Хотя и здесь имеется множество обратных примеров. По мере того, как речь начинает обслуживать все более сложные интересы и области знания, не хватает времени, нет мотивации, а часто и нет фактической возможности знать все обо всем на каждом из языков.
Положительный результат дает разделение сфер использования, например, в семье — на одном языке, за ее пределами — на другом. Исходя из разных начальных факторов, можно прогнозировать возможности индивидуума в изучении второго языка, в частности, его произношение (Cummins 2000, Moyer 2004, Romaine 1995). Важный и до конца не осознанный ресурс — перенос речевых навыков с одного языка на другой. При алътер-нантном билингвизме (термин наш), пока семья находится в Финляндии, у ребенка доминирует финский язык, при поездках в страны, где говорят по-русски, — русский. Эти переходы от одного языка к другому особенно наглядны на протяжении детства. Периоды, когда ребенок приноравливается к новой обстановке и переходит с одного языка на другой, становятся все короче по мере того, как он взрослеет.
Уровень владения русским языком, достигаемый к концу начальной школы, не является окончательным. Одни в последующем забывают язык, поскольку не пользуются им, другие, наоборот, внезапно начинают им интересоваться и осваивают то, что казалось забытым. Многие родители свидетельствуют, что сами хотели избавиться от русского влияния в семье, а дети вдруг, вопреки их желанию, становились русофилами и самостоятельно, подчас тайком, осваивали русский язык и находили себе русских друзей.
Поддержка родного русского языка
В наши дни двуязычие снова связывается с политикой, правом на самореализацию и культурную независимость. В предвыборных выступлениях русскоязычных кандидатов от разных партий (см. «Спектр»,NqNo 8, 9, 2004) среди прочего значилось:
«Являясь преподавателем финского и русского языков, я вижу настоятельную необходимость в сохранении и развитии русского языка у наших детей (родной язык — язык чувств, язык матери, и мы не вправе его отнимать!), в предоставлении психологических, юридических услуг на русском языке и детям, и взрослым. Здесь у нас широкое поле для деятельности в будущем… Но и системное изучение финского языка также имеет первостепенную важность»; «Не надо думать, что двуязычие можно сохранить только силами одной семьи, поддержка государства может во многом способствовать улучшению имиджа русского языка в финском обществе» (Т.К., «Союз левых»).
«Я даже рада, что я не финка. Представьте, если бы мне было стыдно ухаживать за внешним видом или носить каблуки, или надо было бы постоянно командовать мужчинами, а не спрашивать у них совета, или выпивать столько, сколько они, во имя равноправия? Лучше уж я буду с акцентом говорить по-фински. Я считаю, что настало время и финнам прислушаться к финскому с русским акцентом. Тем более что мы теперь самое большое языковое меньшинство» (А.Б., Национальная коалиционная партия);
«Я глубоко убеждена, что интеграция должна начинаться с изучения финского языка и культуры. Причем с ранних лет — с детского сада, со школы. Обучение взрослых должно идти на серьезном уровне, с ориентацией на последующее трудоустройство или дальнейшую учебу и тоже — на основе хорошего знания языка… Я уверена, что знакомство с финской системой жизненных ценностей, с языком и культурой этой страны поможет решить многие проблемы, во всяком случае, подготовит к их правильному восприятию и оценке. С другой стороны, надо поддерживать и сохранять русский язык и русскую культуру в Финляндии, воспитывать детей таким образом, чтобы они испытывали гордость за свои корни, за свою великую и на протяжении более века — общую с Финляндией историю… информирование переселенцев должно вестись на их родном языке» (Н.Е., Социал-демократическая партия Финляндии).
В дискуссиях о возможном и реальном статусе русскоязычного меньшинства (собственно говоря, о правах иммигрантов, недостаточно хорошо владеющих языком и культурой принимающей страны, т.е. несбалансированных билингвов и бикультурных людей) ключевыми словами становятся мы /они, корни, происхождение, родной, родина, дом, сохранение, помощь, поддержка; часто сравнивается положение иммигрантов в Финляндии (в разных этнических группах) и в других странах.
Обсуждая различные варианты отстаивания своих прав русскоязычными, Э. Хямяляйнен отмечает, что «быстрее адаптируются, становятся «своими» в новой стране те, кто для себя окончательно и бесповоротно решил: здесь мой дом!». Не призывая ассимилироваться и отказаться от русского языка и культуры, автор считает, можно быть финном по национальности, но оставаться по преимуществу человеком русской культуры. Он не знает, кем будут чувствовать себя внуки, хотя, с его точки зрения, они в любом случае точно не забудут русский язык. Хямяляйнен не поддерживает движение за признание русскоязычных культурно-лингвистическим меньшинством, его смущает противоречивость «возрождения в себе финскости» у недавно прибывших и «пристегивание» к русскому историческому меньшинству, проживающему на территории Финляндии более 100 лет, равно как и наличие двух гражданств. Он полагает, что «без осознанного желания родителей никакие разработанные программы и общественные инициативы» не помогут сохранению у детей русского языка («Спектр», № 9,11).
Об особом положении русских жен, которых в Финляндии около 10 000, размышляют Петрова (2004) и Широкова (2004). Взаимопонимание в интернациональных браках оказывается сложной проблемой с точки зрения языка, менталитета, финансов, разницы в культурных и иных установках общающихся между собой супругов.
Особенности русского языка в среде иммигрантов
В общении между иммигрантами разных поколений возникают трудности — мнимые или действительные. Как говорила нам одна информантка, она не всегда знает, как общаться с вновь прибывшими в Финляндию. Ведь, несмотря на то, что их родной язык русский, они прожили свою жизнь при советской власти, но уехали из России, вероятно, не будучи ее патриотами. У старых эмигрантов, сохранивших верность русскому языку, абсолютной ценностью остается русская культура и литература, хотя практически возможна и смена фамилии, отсутствие желания передать следующему поколению свой язык и интереса к актуальным событиям в России. Л. Яковлева (2004) приводит пример русской речи, характерной для представителей старых эмигрантов. Эта дама «прекрасно владеет русским, но она в своей речи употребляет много финских слов. Например, она говорит:
«Ты не представляешь, какая это ту ска быть одной». Застежку-молнию она называет ветокетью, а колготки — суккахоузут. Я говорю ей, что нет таких слов в русском языке, на что она мне отвечает, что это «ваши» слова, она их не знает. Вообще нет слова хуже, чем «ваши». Все русские — «ваши», песни советских времен также «ваши», а значит — плохие. Они их не знают и не поют. Они признают все, и любые проявления искусства также, только до 1917 года. Все, что было дальше, — «ваше» и не заслуживает внимания» (Яковлева 2004).
На этом примере видно, что к языковой идентичности эмигрантов первой волны, вероятно, относится незнание наименований реалий, появившихся после революции.
У недавно приехавших взрослых трудности в усвоении финского языка влияют на качество владения русским: в него заимствуется много финских слов, реалий, выражений. Начинается такой процесс с обмолвок и оговорок, совершаемых бессознательно, вскрывающих глубинное влияние второго языка на первый. Так, например, чтобы лучше выразить свою мысль -«меня не заставляют это делать, а я чувствую свою обязанность это делать» — при помощи разницы в финских лексемах, человек говорит: «здесь надо не pakko-sana, a velvollisuus».
Называют финское слово, потому что оно первым приходит в голову, т.к. предстоящая ситуация будет происходить на финском языке: «Мне надо пойти… ilmoittautua» (по-русски следовало бы сказать «записаться, отметиться, сообщить о себе», но однозначного эквивалента нет, соответственно, слово не переводится, а заимствуется). Нередко перед таким употреблением говорящий делает паузу или объясняет свой речевой выбор: «Получилось так siisti, не знаю, как сказать по-русски» (хотя это слово — заимствование из русского, исходно «чистый», означает оно аккуратное, качественное и притом часто дизайнерски верное решение).
Нормальное русское слово может показаться недостаточным: «Отец ему пример, образец, malli, esimerkki, уже не знаю, как сказать». Новые термины объясняются через знакомые русские: «opetusvirasto, наше роно». В некоторых случаях попытка перевода была бы неточна: «Аннанкоулу считается моя пяяко-улу», т.е. базовая школа. В состав русского языка в Финляндии входят слова кирпуишик, кела, юханнус (или юханка), кулътик (не от слова культ, хотя под его влиянием, т.к. сходные слова заимствуются чаще и являются своего рода языковой игрой, а от слова kulta, букв, ‘золото’, в значении ‘дорогой’). При заимствовании в русский некоторые финские лексемы сокращаются или искажаются в произношении. Говорится, например, Итик вм. Итякескус (торговый комплекс в Хельсинки), пуйсто вм. лейкки-пуйсто («детская площадка», букв, «игровой парк»; сокращение в буквальном переводе означает «парк» и в таком укороченном варианте никогда финнами не употребляется).
Двуязычные молодые люди обычно либо выросли в двуязычных семьях, либо приехали в Финляндию с русскоязычными родителями в позднем дошкольном или начальном школьном возрасте, либо родились и выросли в Финляндии. В их речи отмечается ряд ошибок, свидетельствующих о влиянии финского языка на русский. Примеры:
мне надо быть тепло; элекция (вм. выборы); предание (вм. предательство), приватная поликлиника (вм. частная); вести школу (вм. руководить школой); рабочий вм. работающий и наоборот; каждая политика (вм. любая); погрузить машину (вм. загрузить); праведливый (вм. справедливый); я помогаю тебя; мои деньрождения; между ними есть разницы (вм. различия, разница); два мобильного телефона; в трагической стороне фильма (вм. в трагические моменты); заботиться о своих детей; найти из шкафа; забыть домой; я одна, которая идет на урок; мне интересуется (вм. мне интересно); мне не можно видеть эти жуки (вм. я не могу видеть этих жуков); у меня большой синяк находится; там было еды
Отсутствие дифференцированной лексики — незнание слов и выражений:
дают описание: такой, который не хочет деньги (вм. бессребреник), говорят: делать так, чтобы было короткое (вм. укоротить); сделать протест (вм. протестовать); где мы находимся? (вм. на чем мы остановились?), сейчас я знаю (вм. я догадался)
На фонетическом уровне: произнесение русского X [h] как финского (этот звук отличается небольшой озвонченностью и при-дыхательностью); заимствование междометий; произнесение интернационализмов, собственных имен и иностранных географических названий по финским нормам, например, X как К (хирург как кирург), Ф как Т (Эфиопия как Этиопия), дифтонгов и окончаний в словах типа эвкалипт (звучит как эукалиптус).
На интонационном уровне: обрыв интонации на подъеме голоса; задавание вопроса по модели «ровный высокий — повышающийся низкий»; двойной перелом интонации на стыках сложного предложения.
На лексическом уровне и в словоупотреблении: стремление избегать в русской речи слов, кажущихся финскими, в том числе интернационализмов, желание придумать новые «русские» слова; появление заимствований и гибридов; развитие новых значений у русских слов под влиянием финских; смешение сходно звучащих слов; смешение значения приставок, предпочтение прототипов; трудности с подбором синонимов, антонимов, размывание представлений об однокоренных словах, о парадигматических и синтагматических связях слов; затрудненные типичные ассоциации.
На морфосинтаксическом уровне: влияние финского глагольного управления, случаи смешанного употребления предлогов и падежей, замена единственного числа множественным и наоборот, расшатывание видовременной системы, ошибки в согласовании числительных, финский порядок слов и элементов предложения, придумывание аналогов финским конструкциям и большая частотность общих способов построения предложения (например, использование слов прочь и спешка под влиянием употребления pois и kiire); трудности с употреблением возвратных глаголов и возвратного местоимения себя.
В письменной речи: путаница латинских и русских букв, перенос способов обозначения числительных, пунктуации, приемов оформления текстов и т.п. из финского языка; большие трудности со слитным, раздельным и дефисным написанием слов, неумение проверить написанное.
Исследования показывают, что билингвы овладевают письмом в более совершенной форме и быстрее, чем монолингвы (Bialystok 2001). Однако для полноценного письма на двух языках нужно в каждом из них иметь достаточный багаж лингвистических знаний. Ими следует уметь пользоваться активно, привлекая постоянно к анализу нового материала; наиболее важным фактором все же остается умение писать на первом языке (Schoonen et al. 2003). В случае билингвизма с детства ситуация, как нам представляется, несколько иная: ошибки носят достаточно устойчивый характер, но поддаются коррекции при помощи целенаправленных упражнений.
Заключение
Самоощущение двуязычного человека, свободно владеющего финским, но чувствующего себя недостаточно компетентным в русском языке — чаще всего именно «материнском», — является не очень приятным: это боязнь употребить слово неправильно, сделать смешную ошибку, показаться глупым. По результатам обучения билингвов в ходе коррекционного курса можно сделать выводы, что часть трудностей преодолевается полностью, а часть остается на длительное время, если не навсегда.
Можно предположить, что для сохранения качества языка следует не только общаться, но и читать и писать, и все это в разных функциональных регистрах и сферах знаний. В то же время очевидно, что русский язык в Финляндии подвергнут влиянию финского языка, как явному (в виде заимствований), так и скрытому, на глубинном семантико-синтаксическом уровне. Многие структуры и словоформы носят гибридный характер, соединяющий в себе черты обоих языков. Такова же и культура двуязычных носителей русского языка в Финляндии.
Литература
Auer, Р. (ed.) 1998. Code-switching in conversation. Language, interaction and identity. London: Routledge.
Bialystok, E. 2001. Bilingualism in development: language, literacy, and cognition. New York: Cambridge University Press.
Brendemoen, B. Lanza, E. Ryen, E. (eds.) 1999. Language encounters across time and space. Studies in language contact. Oslo: Novus.
Brown, H. D. 1993. Principles of language learning and teaching. Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall Regents.
Cook, V. 1996. Second language learning and language teaching. London: Arnold.
Cook, V. (ed.) 2003. Effects of the second language on the first. Clevedon: Multilingual Matters.
Cummins, J. 2000. Language, power and pedagogy. Bilingual children in the crossfire. Clevedon: Multilingual Matters,.
Extra, G., Verhoeven & L. (eds.) 1999. Bilingualism and migration. Berlin: Walter de Gruyter.
Franceschini, R. & Miecznikowski, J. (Hrsg./éds) 2004. Leben mit mehreren Sprachen / Vivre avec plusieurs longues. Sprachbiographien / Biographies langagieres. Bern: Lång.
Goebl, H., Nelde, P. H., Stary, Z. & Wölck, W. (Hg.) 1996. Kontaktlinguistik /Contact linguistics/Linguistique de contact. Berlin: de Gruyter.
Griffiths, G. & Keohane, K. 2000. Personalizing language learning. New York: CUP.
Jacobson, R. (ed.) 1998. Codeswitching worldwide. Berlin: Mouton de Gruyter..
Leaver, B. L. & Shekhtman, B. (eds.) 2002. Developing professional-level language proficiency. Cambridge, UK: Cambridge UP
Liebkind, K., Mannila, S., Jasinskaja-Lahti, I., Jaakkola, M., Kyntäjä, Eve & Reute, A. 2004. Venäläinen, virolainen, suomalainen. Helsinki: Gaudeamus.
Lightbown, P. M. & Spada, N. 1999. How languages are learned. Oxford, UK: Oxford UP.
Matras, Y. 1998. Utterance modifiers and universāls of grammatical borrowing. Linguistics, 2/1998,281-331.
Meng, K. 2001. Russlanddeutsche Sprachbiografien. Untersuchungen zur sprachlichen Integration von Aussiedlerfamilien. Unter Mitarbeit von Ekaterina Protassova. Ttibingen: Narr.
Mirdal, G. M. & Ryynänen-Karjalainen, L. 2004. Migration and transcul-tural identities. An ESF Standing Committee for the Humanities Forward Look Report. European Science Foundation.
Moyer, A. 2004. Age, accent and experience in second language acquisition. An integrated approach to critical period inquiry. Clevedon: Multilingual Matters.
Myers-Scotton, C. 1997. Duelling languages. Grammatical structure in codeswitching. Oxford: Oxford University Press.
Pavlenko, A. & Blackledge, A. (eds.) 2003. Negotiation of identities in multilingual contexts. Clevedon: Multilingual Matters.
Romaine, S. 1995. Bilingualism. Oxford: Blackwell.
Schoonen, R., van Gelderen, A., de Glopper, K., Hulstijn, J., Simis, A., Snellings, P. & Stevenson, M. 2003. First and second language writing: the role of linguistic knowledge, speed of processing, and meta-cognitive knowledge. Language learning, 53:1,165-202.
Vahros, I. 1968. Venäjän kielen opetuksesta ja tutkimuksesta Suomessa, Valvoja, 1, 24-32.
VanPatten В. & Lee J.F. (eds.) 1990. Second language acquisition / Foreign language learning. — Clevedon: Multilingual Matters.
Wei, L. (ed.) 2000. The bilingualism reader. London: Routledge.
ИРВЕ: Институт России и Восточной Европы 2003-2004. Финляндские тетради, вып. 1-3.
Мурадов, Г. Л. (ред.) 2003. Международный опыт защиты соотечественников за рубежом. М.: Классике Стиль.
Петрова, Д. 2004. Замужем за финном. Е18,9, 6-7.
Протасова, Е. 2004. Феннороссы: жизнь и употребление языка. Санкт-Петербург: Златоуст, 2004.
Пуумалайнен, Е. 2004. Блистательна, полу воздушна… Финляндский торговый путь, 9,13-14.
Широкова, В. 2004. Миленький ты мой, возьми меня с собой… Nuance, 2, 2004,34-36.
Яковлева, Л. 2004. Библиотека Русского купеческого общества в Гельсингфорсе. http: / /suomi.synnegoria.com/bookl .html
Свежие комментарии