Финляндия. 1799 год.
Г. М. Коваленко
Финны и Финляндия в восприятии русских (с древнейших времен до начала XIX в.)
Финны и русские стали соседями уже на заре существования Древнерусского государства. Народные предания, которые являются продуктом художественного освоения исторических событий, сохранили воспоминания о славянской колонизации Севера и первых контактах новгородцев с чудью — племенами воти, ижоры, эстов, населявшими берега Невы, Ладожского озера и Финского залива. С того времени этноним «чудь» в народной речи, а потом и в летописях закрепляется за прибалтийско-финскими племенами. Как отметил В.Кипарский, «в царской России обычное название финнов “чухна” соответствовало финскому “рюсся” и являлось производным от слова чудь» [1].
С середины XII в. начинается эпоха военного противостояния Новгорода и Швеции, и новгородцы совершают походы в центральную Финляндию (Тавастланд), которую русские летописи называют емь, ямь, Емская земля. В новгородских летописях почти каждые 5-10 лет встречаются указания на походы новгородских князей, посадников и воевод в землю еми, которые по большей части оканчивались успехом, так как разрозненные слабые финские племена не могли устоять перед новгородскими дружинами. В целом, летописные сведения о финнах очень скудные, они фиксируют лишь военные столкновения с ними по формуле «ходиша новгородцы на емь и воеваша землю их».
В XVI в. летописцы стали называть Финляндию Финской землей, население которой они по традиции именовали чудью. Так, в Псковской летописи сказано, что живущая в Швеции «чудь якоже и доныне во всех их западных странах гнушаются ими»[2].В это время финны были в глазах русских язычниками и арбуями (знахарями, колдунами). От общения с ними предостерегал жителей Во декой пятины новгородский архиепископ Макарий в 1534 г.: «Мне сказывали, что многие христиане с женами и с детьми своими заблудили от истинныя православные веры… и в Петров деи пост многие ядят скором, и жертву деи и пития жрут и пиют мерз-ским бесом и призывают деи на те свои скверныя молбшца злодее-вых отступник арбуев чюдцких. И те арбуи смущают деи христианство своим нечестием и их деи развращением учением своим те христиане заблудив многие злочинья творили»[3].
Природная замкнутость и молчаливость финнов способствовали тому, что в русских людях укоренилась вера в их таинственную силу и ведовские способности. Для наших предков Финляндия была пустынной и каменистой «чертовой сторонушкой»[4] — страной колдунов и волшебников, которые умели вызывать бурю, наводить мрак на солнце, заклинать вражеское оружие. Такой взгляд на финнов разделял М.В.Ломоносов. Он, в частности, писал: «Норские писатели причитали немалую часть храбрости финского народа колдовству, в чем оный носил на себе великое нарекание»[5]. А.С.Пушкин в «Руслане и Людмиле» создал образы колдунов финна и Наины (Nainen?). Для него Финляндия — «угрюмый край», где
«между пустынных рыбарей
наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины
среди лесов в глуши далекой
живут седые колдуны»[6].
В XVII в. упоминаний о Финляндии и финнах в русских литературных памятниках и летописях очень мало, ничего не говорится даже о том, что финны были в армии Якоба Делагарди. Русских пограничных воевод Финляндия интересовала главным образом с военной точки зрения — как место дислокации шведских войск («с соседом дружись, да за саблю держись»), В 1650 г. в Новгородской приказной избе расспрашивали ездившего в шведские владения посадского человека Никиту Тетерина. Он сказал, что между Выборгом и Або «стоят два приказа солдат числом 1200, а начальник над ними Нильс Асерссон, а до тех мест он был в бою с ратными людьми против датского короля»[7].
Торговые поездки русских людей в Финляндию и через Финляндию были побудительным мотивом для того, чтобы в какой-то мере знать финский язык. Об этом свидетельствует русско-шведский разговорник новгородских купцов Кошкиных, на первой странице которого записаны финские числительные.
В XVIII в. Финляндия привлекла внимание русских людей в связи с Северной войной. Готовясь к войне со Швецией, Петр I собирал сведения о пограничных землях, дорогах и крепостях. Возможно, по его поручению Холмогорский архиепископ Афанасий (Любимов) составил «Описание трех путей в Швецию», которое можно считать первым русским географическим описанием Финляндии. Описав Выборг, Або (Турку), Каянеборг (Каяни), Оулу, он обратил внимание на расположение этих городов, их облик и значение, состав и занятия горожан. Иногда автор отмечает природные и географические особенности финских земель, приводит ряд деталей, оживляющих текст и передающих его впечатления, не лишенные эмоциональной окраски. Тем самым он вызывает читательский интерес к неизвестной для него земле и ее обитателям[8].
В первой русской печатной газете «Ведомости» упоминались те местности Финляндии, которые стали театром военных действий. Особое внимание на Финляндию обратил Феофан Прокопович. В «Слове похвальном о баталии Полтавской» (1717) он указал на то, что Полтавская виктория в конечном итоге привела к подчинению Финляндии России: «Полтавская бо победа многих иных побед мати есть. Не она ли виновна есть, что… Абов с непобедимою (якоже словяше) Финиею, Ревель и Пернав … и иные крепости славные, аки сломленные, власти российской покорились»[9]. В «Слове похвальном о флоте российском» (1720) он оценил ее как военный фактор, отметив, что она питала военную мощь Швеции: «Отродилася бы неприятелю сила: паки было бы ему с Ливонии. Ингрии, Карелии, Финляндии множество воинства и имения и хлеба, паки бы походы его и нападения на твоя внутренняя»[10]. В то же время он характеризовал финнов-чухну как «простой грубый народ, который ест грубую пищу, плохо одевается и не бреет бороды».
В XIX в. под Лугой было записано предание, в котором иносказательно в сказочной форме запечатлелись события Северной войны, В нем говорится о том, как швед и русский сватались к одной красавице, которая сказала, что пойдет замуж за того, кто сумеет овладеть ею. Швед при помощи финского колдуна овладел девушкой и повез ее к себе на родину. Но русский догнал его, избил, забрал невесту, а колдуна утопил в море. За этим традиционным сюжетом о сватовстве двух соперников отчетливо проступает метафоризированная борьба русских со шведами и финнами за овладение побережьем Финского залива[11].
Русско-шведская война 1741-1743 гг., которая велась на территории Финляндии, оставила в памяти россиян только финские географические названия. Их упоминают М.В.Ломоносов в оде, написанной в связи с победой при Вильманстранде и Псковский епископ Стефан Калиновский в благодарственной речи, которую он произнес по случаю подписания Абоского мира[12].
В XVIII в. история Финляндии попадает в поле зрения российских ученых. В связи с изучением истории России к ней обратился прежде всего М.В.Ломоносов. Он считал, что финские племена (чудь) сыграли важную роль в древней истории россов. В своей «Древней Российской истории» он писал, что «Финляндия в те веки была весьма сильна и своими владетелями управлялась»[13].
Эти идеи Ломоносова развил В.Н.Татищев. Опираясь на изданную Христианом Неттельбладтом латиноязычную «Хронику Финляндии», он предполагал, что в Финляндии до шведского завоевания существовали раннегосударственные образования. Татищев был создателем финско-варяжской теории. Ссылаясь на утраченную впоследствии Иоакимовскую летопись, он утверждал, что варяги пришли из Финляндии, а Рюрик был близким родственником финского короля Узона (Кусо): «Иоаким паче всех сие утверждает, что Рюрик из Финляндии и как сын дочери Гостомысловы по наследию в Руси государем учинился». Он подкрепил эту конструкцию наблюдением, что финны были русыми и рыжеволосыми, что соответствовало этнониму «русь», а также тем фактом, что в Або была гора Рюссберг[14].
Эти идеи Татищева разделяла Екатерина II. Она написала историческое представление «Из жизни Рюрика», в которой Рюрик был сыном финского короля Людбрата и дочери Гостомысла Умилы. Об этом она писала также и в своих исторических сочинениях[15] .
В Екатерининское царствование русские начинают посещать Старую Финляндию[16]. Одним из первых путешественников была сама императрица. Летом 1772 г. она ездила на водопад Иматру. Величественное зрелище дикой природы доставило ей удовольствие. В 1783 г. она ездила на встречу с Густавом III в ближайший к русским владениям город Фридрихсгам (Хамину), который она назвала «неприятнейшим приморским местом». Свое впечатление о Финляндии она сообщила в письмах сыну: «Начиная с Выборга, в продолжение всего дня мы видели только двух птиц, да и то были ворона и рыболов; в этой стране совсем не видать живых существ, даже комаров нет, которых здесь не водится, мы не встречали их от самой Осиновой Рощи, зато камней в бесчисленном множестве; сама почва кажется каменистая, жители редки, так же как и плодоносная земля; финляндцам, однако, удается уничтожать каменья и обращать их в пахотную землю; делается медленно, но все-таки делается, и я не преувеличиваю, говоря, что мы видели тысячи подобным образом обращенных в землю каменьев»[17] .
В целом, эта часть Финляндии произвела негативное впечатление на императрицу: «Место это так хорошо, что может служить ссылкой… Когда, наконец, выберемся из этого чистилища. Царское Село — рай в сравнении с этой отвратительнейшей стороной»[18]. Еще резче она отозвалась о Финляндии в письмах к Я.Гримму: «Боже мой! Какая страна! Как можно было проливать человеческую кровь для обладания пустыней, в которой даже коршуны не хотят жить»[19]. Императрицу в поездке сопровождала Е.Р.Дашкова. Характерно, что в своих «Записках» она лишь упомянула об этой поездке, но ничего не написала о своих впечатлениях от нее.
В 1782 г. в Финляндии побывал князь А.И.Вяземский. Проехав по береговой полосе южной Финляндии, он был удивлен тем, что она не только имела достаточно хлеба для пропитания своего населения, но и поставляла его в Швецию. Он обратил внимание также на устроенность быта местного населения: «Мужики живут очень изрядно, и мне кажется, что избыточнее, чем наши». «Женский пол, — по мнению князя, — беспримерно хорош, особливо ртом и зубами». Его поразила также редкая честность жителей, особенно то обстоятельство, что на дорогах Финляндии нет грабежей и разбоев.
Эстерботния понравилась ему меньше, здесь было беднее и грязнее, чем в южной Финляндии. По его наблюдениям, в г. Васа «было домов двести, все они маленькие и дурные, все деревянные, в два жилья». Он отметил также, что «Борго очень некрасив, а Ловиса похожа на остальные». Зато Або он описывает как большой город с каменными строениями и богатым купечеством[20].
В 1791-1792 гг. по поручению императрицы укреплением финской границы занимался А.В.Суворов. Ему было приказано ехать в Финляндию «до самой шведской границы для опознания положения мест для обороны оной». Он руководил ремонтными и строительными работами в Фридрихсгаме, Вильманстранде, Давидшта-де, Нейшлоте, Утисе и Роченсальме.
Его интерес к Финляндии носил прежде всего профессиональный характер. Его любимым детищем была заложенная им крепость Кюменгорд, ставшая главным укрепленным пунктом южной части финской границы: «Всего мне милее Камнегород, красавица, могущая пленять с гульбою по цветам чрез Гельсинфорс и — Абов; всякий имеет свою страсть». В заслугу Суворову можно поставить также строительство укреплений на островах при Роченсальме: «Пред выездом я гулял по Рочисальму. Массивнее, прочнее и красивее строеньев трудно обрести. Так пограничная крепость»[21].
Он пытался также навести порядок в расквартированных в Финляндии полках, где дезертирство приняло массовый характер. Одной из причин того были природные условия. Солдаты болели чахоткой, водяной болезнью, цингой (скорбутом), которую он лечил кислой капустой.
Несмотря на занятость, круг его общения с местным населением был довольно широк. Во время поездок по Финляндии Суворов одевался очень скромно, ездил без свиты, и местные жители часто принимали его за простого офицера, делились с ним своими радостями и горестями, а он потом оказывал им помощь. В одном из писем он пишет: «Пасторша в Мендугаруе очень ласкова, у нее 8 детей. С Штейнгелем меня потчивала за офицеров»[22]. В усадьбе в Кюми, где он жил некоторое время, он построил церковь и сформировал церковный хор. Там у него было много друзей и собеседников. Одному из друзей он писал, что три часа подряд танцевал на балу контрданс[23]. В Хамине он снимал верхний этаж у вдовы полкового лекаря госпожи Грен, с которой он проводил приятные вечера за чашкой чая и в беседах не только на русском, но и на финском языке[24].
В целом, его впечатления от природы Финляндии очень лаконичны и эмоциональны: «Здесь снег, грязь, озера со льдом, проезд тяжел и не везде… И супруг вранов здесь не видим. С новой луны непрестанные дожди, темнота, мрак, краткие дни. Странствуя в сих каменномшистых местах, пою из Оссиана. О, в каком я мраке!»[25].
Известный русский поэт Иван Дмитриев во время русско-шведской войны 1788-1790 гг. прослужил четыре месяца в Хамине. В боевых действиях он, видимо, не участвовал и видел финнов «только в положении унылых пленников», не оставивших следа в его памяти. Зато «дикая, но Оссиановская, везде величавая и живописная» природа Финляндии произвела на него неизгладимое впечатление: «гранитные скалы, шумные водопады, высокие мрачные сосны не могли мне наскучить».
В следующем году он еще раз ездил в Финляндию на свидание с братом. Под впечатлением от этой поездки он написал стихотворное послание к Г.Р.Державину, назвав его единственным русским живописцем природы[26].
В сентиментально-романтическим духе описала Финляндию в своем прозаическом произведении «Камин и ручеек» (1795) Александра Хвостова. Она запечатлела печальную финскую природу и создала образ бедного финского земледельца. С опущенной головой бредет он в свою убогую хижину, где ждут его голодные дети, с которыми он делит свой скудный хлеб с примесью сосновой коры. Только во сне забывает он свои горести. Сон — единственное благо, которое дала ему природа[27].
Таким образом, к концу XVIII в. были заложены основы российского стереотипа восприятия Финляндии: романтическое таинственное великое прошлое и безнадежно серая бедная современность. Этот стереотип, как любой другой национальный стереотип, отразил некоторые характерные черты финской народности, но с известной долей карикатурности[28].
2004
Примечания:
1 KiparskyV. Suomi venäjän kirjallisuudessa. Helsinki, 1945. S. 16.
2 Полное собрание русских летописей. Т. 5. СПб., 1851. С. 51.
3 Грамота новгородского архиепископа Макария в Вотскую пятину об искоренении
языческих требищ и обрядов // Дополнения к актам историческим. Т. 1. СПб.,
1846. С. 27-28.
4 Пословицы русского народа. Собрание В.Даля. Т. 1. М., 1989. С. 305.
5 Ломоносов М. В. Древняя Российская история // Избранные произведения. Архангельск,
1980. С. 203.
6 Такой взгляд на финнов был распространен не только в России. В одной старинной
шведской рукописи говорилось, что финские волшебники способствовали победам
Густава Адольфа, но не могли заговорить русское оружие (.Елисеев А.В. Борьба
Новгорода со шведами и финнами по народным сказаниям // Древняя и новая Россия.
1880. IX. С. 294).
7 Мятежное время. Следственное дело о Новгородском восстании 1650 г. СПб.;
Кишинев, 2001. С. 364.
8 Панич Т.В. Литературное творчество Афанасия Холмогорского. Новосибирск,
1996. С. 118, 184-187.
9 Прокопович Ф. Сочинения. М.; Л, 1961. С. 162.
10 Там же. С. 118.
11 Елисеев А.В. Борьба Новгорода со шведами и финнами по народным сказаниям. С. 293.
Kiparsky V. Op. cit. S. 25.
12 Ломоносов М.В. Указ. соч. С. 203; Latvakangas A. Riksgrundama. Turku, 1995. S. 25.
13 Татищев В.Н. История Российская // Собрание сочинений. Т. 1. М., 1994. С. 291;
14 Он же. Лексикон Российской, исторической, политической и гражданской // Избранные
произведения. Л., 1979. С. 205; Китнер Ю.И. В.Н.Татищев в Швеции // Архангельск в XVIII в. СПб., 1997. С. 388-389.
15 Екатерина II. Записки касательно российской истории // О величии России. М., 2003. С. 169, 177.
16 Юго-восточная Финляндия, перешедшая к России по Ништадскому миру 1721 г.
17 Императрица Екатерина II. Письма и документы, хранящиеся в архиве города
Павловска/ / Русская старина. 1873. Нояб. С. 654—655.
18 Там же. С. 658.
19 Цит. по: Бородкин М. История Финляндии Время Екатерины II и Павла I. СПб., 1912. С. 54.
20 Бородкин М. Указ. соч. С. 57-59, 60-61.
21 Суворов А.В. Письма. М., 1986. С. 237.
22 Там же. С. 227, 626.
23 Rekola К. Suvorov. Generalissimus-Genius. Helsinki, 1989. S. 131.
24 Rekola К. Op. cit. S. 382.
25 Там же. С. 2, 238, 240.
26 Дмитриев И.И. Взгляд на мою жизнь. М., 1866. С. 50-53.
27 Kiparsky V. Op. cit. S.30—31.
28 См.: Яковлева А. Финны и русские: диалог культур // FACT. 2000. № 1. С. 5.
Свежие комментарии