Урхо Калева Кекконен * Urho Kaleva Kekkonen

Урхо Калева Кекконен: крестьянин, заставивший черта крутить жернова своей мельницы

1 марта 1956 года в главном здании КГБ на Лубянке царило нескрываемое ликование — президентом Финляндии стал Урхо Калева Кекконен. «Во время холодной войны, как, впрочем, и до, и после нее, — утверждает генерал КГБ Олег Гордиевский, который «перебежал» на Запад и раскрыл там немало секретов своего бывшего ведомства, — КГБ считал своим самым высокопоставленным агентом (в мире. — Авт.) политического деятеля от Аграрного союза Финляндии Урхо Калева Кекконена».

Кекконен избирался президентом Финляндии еще в 1962, 1968, 1973 и 1978 годах и ушел в отставку по состоянию здоровья только в 1981-м, когда ему исполнился 81 год, таким образом, он руководил страной более 25 лет. До того пять лет был премьер-министром, а еще раньше — пять лет министром.

«И в частной жизни, и на общественном поприще Кекконен всегда старался показать себя верным другом Советского Союза, — рассказывает Гордиевский. — Иногда он соглашался включить в текст своих выступлений «тезисы», подготовленные Международным отделом ЦК (КПСС. — Авт.), которые ему передавал резидент. И тогда хельсинкская резидентура направляла в ПГУ (Первое главное управление, служба внешней разведки КГБ) победные реляции: «Осуществлено активное воздействие на высшем уровне». И каждый раз центр с гордостью докладывал об успехе в Политбюро». Но, «гордо рапортуя в Политбюро, что Кекконен вполне завербованный агент, ни само ПГУ, ни кто-либо из его хельсинкских резидентов не желали признать, что на самом деле премьер-министр (Кекконен. — Авт.) был ярым финским патриотом».

Несмотря на весь шум вокруг «активных воздействий», КГБ никогда не имел в Финляндии полной свободы действий. Финская служба безопасности, хоть и менее многочисленная, чем «корпус» советских разведчиков в Финляндии, разоблачила целый ряд советских агентов. В таких случаях премьер, а со временем президент Кекконен никогда не вмешивался.

Кагэбисты и их хозяева из ЦК КПСС были убеждены или, скорее всего, еще и еще раз убеждали себя, что они используют высшее должностное лицо Финляндии для «продвижения» интересов СССР в этой стране и во всем мире. Кекконен считал, что особые личные отношения с высшим руководством СССР — начиная с Андрея Жданова и Иосифа Сталина и заканчивая Леонидом Брежневым, — которые он налаживал, в частности и через советские спецслужбы, позволили ему не только сохранить для Финляндии государственную независимость, рыночную экономику и многопартийную демократическую систему, но и в течение десятилетий обеспечивать финским фирмам особый, привилегированный статус на огромном советском рынке. А это способствовало решению внутренних социальных проблем и быстрому развитию экономики Финляндии. Резидентов «страшного» КГБ в Хельсинки, которые были убеждены, что «контролируют» и «направляют» его деятельность, президент в кругу своих близких пренебрежительно-снисходительно называл «котирюсса» — «домашние русские», по аналогии с «котикисса» — «домашними кошками».

Авторы фундаментальной «Политической истории Финляндии с 1809 года» Осмо Юссила, Сеппо Гентиля и Юкка Невакиви утверждают, что «связи с американскими и британскими спецслужбами, которые Кекконен установил еще в военное время (речь идет о Второй мировой. — Авт.), позже (по некоторым данным, это произошло в 1948 году. — Авт.) были уравновешены и дополнены его контактами с представителями советской разведки, работавшими в Финляндии под дипломатическим прикрытием. В этом обмене информацией, происходившем, по сути, в рамках закона (? — Авт.) и оказавшемся чрезвычайно важным для политической карьеры Кекконена, ему помогало много доверенных лиц».

Как бы то ни было, Кекконену удалось казалось бы невозможное: завязав и поддерживая на протяжении многих лет тесные контакты со спецслужбами агрессивной сверхдержавы, он не нанес ущерба ни национальным интересам своей родины, ни личному имиджу. Если на первый президентский срок он прошел «еле-еле», опередив своего конкурента Фагергольма лишь на один голос избирателя (да и то благодаря поддержке коммунистов), то в 1978 году, когда он в последний раз баллотировался в президенты, его поддержали 82 процента избирателей, участвовавших в голосовании.

Из Саволакса на войну

«Сегодня появился на свет подвижный и сильный лесосплавщик», — писал 3 сентября 1900 года лесоруб Юхо Кекконен родственникам о рождении своего первого ребенка — сына Урхо Калева.

Произошло это в деревне Пиелавеси в области Саво, или Саволакс, в Центральной Финлян­дии. «Саволакс» — слово шведское, появилось оно в ХІV веке после пограничного размежевания между Шведским королевст­вом и Великим Новгородом. Новгородцы называли эти земли «за волоком», шведы исказили незнакомое слово. Озерные и болотистые леса Саволакса до конца ХVІ века оставались незаселенными. А после начала колонизации шведские короли освободили местных жителей, преимущественно охотников, рыбаков и лесорубов, от всех налогов, кроме налога «кровью» — в течение веков саволакцы поставляли самых луч­ших рекрутов в грозную шведскую армию. Уже пятьсот лет саволакцы считаются самыми меткими в Скандинавии стрелками — сначала из лука, потом из аркебуза или мушкета, из трехлинейной винтовки, из автомата… Саво­лакский особый полк решил исход одной из самых известных битв Тридцатилетней войны — под Люценом в 1632 году. Этот же полк вместе с чисто шведским Далекарлийским составлял гвардию короля Карла ХІІ. Под Полтавой в 1709 году саволакцы понесли большие потери, а остатки полка попали в русский плен под Переволочной. И возвратились домой лишь спустя 12 лет, после окончания Северной войны. На протяжении ХVІІІ века во время русско-шведских войн русские трижды оккупировали Финляндию, пока в 1809 году не присоединили ее к своей империи.

Каждый финский школьник знает о славной битве под Пороссал­ми 1789 года «финских Фермопилах», где 500 саволакских еге­рей разгромили русскую дивизию. А финское национальное воз­рождение началось с поэмы Людвига Рунеберга «Приключения прапорщика Столя», где воспеваются подвиги Саволакской егерской бригады во время русско-шведской войны 1788—1790 годов. «Приключения…» значат для финнов не меньше, чем для украинцев «Энеида» Котляревского. Достаточно сказать, что первая песнь поэмы стала словами национального гимна независимой Финляндии.

Позже президент республики исследовал историю и отцовского, и материнского родов. Кекконены жили в Саволаксе начиная с ХVІІ века и с дедов-прадедов были торпарями — безземель­ными крестьянами, батраками и лесорубами. Пюлювяйнены (а такой была девичья фамилия его матери Эмилии) поселились в болотисто-озерном крае еще в ХVІ веке и принадлежали к более «аристократической» прослой­ке — были крестьянами-земледельцами, имели собственную пашню.

Раннее детство Урхо провел в лесной глуши самого «финского» региона Финляндии. В саволакские деревни по бездорожью не могли добраться ни русские чиновники, ни местные аристократы шведского происхождения. «Я жил очень счастливой и гармоничной жизнью, — вспоминал Кекконен. — И это, вероятно, оставило след в моем развитии. Я был скромным, тихим, робким и чувствительным ребенком. Мое счастливое детство я получил в подарок от жизни». Юхо Кекконен после рождения первенца сделал «головокружительную» карьеру — из простого лесоруба он стал чем-то вроде прораба на лесозаготовках. А спустя несколь­ко лет семья переехала в городок Каяни, где Урхо ходил в среднюю школу и смог получить, в отличие от большинства своих земляков-ровесников, среднее образование. Впрочем, переоценивать уровень зажиточности семьи Кекконенов не стоит — первые свои «магазинные» сапоги Урхо получил только в 17 лет. А до этого ходил в «домашних» башмаках, которые отец сам шил для всей семьи. Да и купили для Ур­хо у сапожника не готовые сапоги, а только раскроенную кожу, которую он сам сшил — так получалось намного дешевле.

В школе Кекконен получал десятки — высшие баллы — по истории, географии, физкультуре и финскому языку. А по немецкому, шведскому, латыни и черчению у него были пятерки (что-то вроде наших троек). Но самые большие проблемы были с русским языком. Юный Кекконен, как и большинство его ровесников, принципиально не хотел изучать язык «исторического врага» Финляндии. В 15 лет он стал главным редактором школьной газеты, тогда же начал печататься в городской газете «Каянин лехти».

В 1914 году началась Первая мировая война. И хотя Великое княжество Финляндское уже более века пребывало в составе Российской империи, подавляющее большинство молодых финнов (впрочем, как и их отцов) мечтали о поражении России и победе Германии, с чем они связывали надежды на независимость. Едва ли не весь ХІХ век российские императоры мало вмешивались во внутреннюю жизнь завоеванной Финляндии, практически отдав ее на откуп местной шведоязычной аристократии. Между Великим княжеством и остальной империей существовала таможенная граница, у финнов были собственные деньги, парламент и почти все атрибуты независимого государст­ва. Их не мобилизовали в русскую армию, существовало лишь несколько местных «территориальных» батальонов, которые ни при каких условиях не выводились с территории Финляндии. Но с конца ХІХ века Санкт-Пе­тер­бург взял курс на постепенную «унификацию» условий жиз­ни Финляндии с общеимперскими. Набиравшая силу русская буржуазия, с одной стороны, хотела получить свободный доступ к финскому рынку, с другой — ограничить конкуренцию со стороны финских предпринимателей на рынке имперском. Итогом стали попытки «русификации» Финляндии, стремление существенно ограничить, а в перспективе и отменить ее автономию. Это вызвало практически единодушное сопротивление со сто­роны всех слоев финляндского общества. Поэтому во время Первой мировой через Финлян­дию была проложена «подпольная дорога» для немецких солдат и офицеров, бежавших из русского плена, которых потом через Швецию переправляли домой в Германию. Более того, финские политики организовали набор юношей-добровольцев в финский егерский батальон, воевавший в составе немецкой армии против русских. Вступить в этот батальон в ноябре 1917-го решил и семнадцатилетний Кекконен, несмотря на категорическое несогласие матери, не желавшей отпускать сына на войну. Впрочем, он таки добился согласия родителей. Но попасть в Германию просто не успел. 4 декабря была провозглашена независимость Финлян­дии, а Кекконену пришлось повоевать на родине.

Однако еще за два года до этого он определил свою политическую принадлежность. Собственное, его заставили это сделать. Кекконен сызмальства был замечательным разносторонним спорт­с­меном. Еще подростком он установил рекорды округа Каяни в беге на 60, 100, 150, 200, 1000 и 1500 метров и во всех видах прыжков, кроме прыжков с шестом, а также в беге с барьерами и в метании копья. Кстати, позже он установил несколько рекордов Финляндии, не раз становился чемпионом страны в разных легкоатлетических дисциплинах, а потом до глубокой старости проходил на лыжах не менее 1000 километров за зиму. Но пока что в Каяни самым лучшим спортивным клубом города с залом для тренировок, а также лучшей библиотекой обладала местная ячейка Социал-демократической партии. Малень­кий Кекконен пользовался и залом, и библиотекой. А когда ему исполнилось 15, получил настойчивое предложение вступить в молодежную организацию социал-демократов. Подросток, дотоле не интересовавшийся политикой, сказал, что должен подумать, взял в библиотеке несколько социал-демократических книжек и ознакомился с программой «партии рабочего класса». Программа ему не понравилась, и он отказался стать «молодым социал-демократом». Его долго уговаривали, но в конце концов «отлучили» и от спортивного клуба, и от библиотеки. Так Кекконен побил горшки с социал-демократами и недолюбливал эту партию всю жизнь, хотя в определенные периоды своей политической карьеры и сотрудничал с ними, даже создавал коалиции. А тем временем парень вступил в Шюцкор, военно-спортивную организацию, созданную правыми партиями.

Не прошло и двух месяцев после провозглашения независимости Финляндии, как «красное» меньшинство — левые социал-демократы — попытались захватить власть в стране. Нача­лась короткая, четырехмесячная, но очень кровавая и жестокая гражданская война.

Кекконен вместе со своими товарищами-шюцкоровцами отправился на войну. «Был на фронте в качестве добровольца с 4.2 до 10.6.1918, — лаконично записано в его личном деле. — Особо отличился под Моуху. Пред­ставлен к знаку отличия (вновь созданное государство еще не имело собст­венных орденов. — Авт.). Демоби­лизован как несовершеннолетний 10.6.1918». Ге­рой войны за независимость Кекконен принимал участие в параде победителей в Хельсинки 16 мая 1918 года, а перед этим отправлял с фронта в городскую газету Каяни свои военные репортажи. Но после победы и перед парадом отделение, которым командовал Кекконен, получило приказ расстрелять пленных красногвардейцев. И приказ был выполнен. «То, что произошло на валу в Фридриксгаме (ныне — город Хамина) весной 1918 года, — вспоминал спустя многие десятилетия президент Финляндии, — вернее то, что произошло со мной там, никогда не оставляло меня в покое, хоть я и пытался об этом забыть. Странно, но каждый раз, когда у меня бывали трудности, неудачи, несчастья или просто плохое настроение, этот эпизод вдруг всплывал в моей памяти, словно какой-то кошмар. В связи с этим я могу, пожалуй, довольно уверенно сказать: тот ужасный день в Фрид­риксгаме решающим образом повлиял на то, что я порой придерживался значительно более левых взглядов, нежели, собст­венно, было мое мировоззрение».

Журналист, полицейский, студент, спортсмен, ученый, политик …
«Перерыв на войну» вынудил Кекконена окончить в 19 лет среднюю школу. Возник вопрос выбора специальности, а если шире — пути в жизни. Сам Кекконен склонялся к тому, чтобы стать дипломированным лесничим, но и учителя, и друзья, и родственники убеждали Урхо, что из него может получиться хороший журналист. И Кекконен решил стать именно журналистом. Соответствующего факультета в Финляндии не было, пуб­лицисты, как правило, оканчивали юридический факультет. Но проблема заключалась в том, что Урхо не имел денег на учебу. Отец ему помочь не мог. А еще он должен был отслужить срочную службу в армии. Этот вопрос герой войны за независимость решил для себя наилучшим образом — он проходил службу в паспорт­ном бюро Генераль­ного шта­ба в Каяни. Тогда в Финляндии выдачу пас­пор­тов осуществляли почему-то военные. Кекконен работал в этом пункте только с 9 до 11 утра и с 7 до 8 вечера каждый день. А еще за свою работу получал приличные деньги — 600 марок в месяц. Их он полностью откладывал на учебу в университете, а жил на журналистские заработки — параллельно со службой в армии Урхо устроился в «Каянин лехти» козором. Это слово требует пояснения. Козоры были и есть до сих пор в каждой газете или журнале Скандинавии, хотя в других странах такого вида журналистики не существует. Козор пишет козори — материалы, представляющие собой доверительный разговор с читателем о какой-то актуальной проблеме, что-то среднее между авторской колонкой, фельетоном, обзором и аналитической статьей. Козор должен писать простым, доступным языком, с юмором, используя фольклор. А еще — он всегда выступает под псевдонимом и зачастую читателям неизвестно, как на самом деле зовут их любимого козора. Забегая вперед, скажем, что Кекконен писал козори всю свою жизнь, даже будучи министром, премьером и президентом — сна­чала в провинциальной, потом в столичной прессе и написал их в общей сложности несколько тысяч.

Отслужив два года в паспорт­ном бюро, Кекконен получил звание сержанта запаса и демобилизовался. Именно в то время эти бюро были выведены из подчинения военных и переданы сыскной полиции, в которой Кекконен, уже будучи студентом университета, продолжал работать по совместительству вплоть до 1927 года. Прекратилась его полицейско-сыскная работа со скандалом: он опубликовал козори, где отстаивал необходимость объединения всех полицейских служб в единую. Ведь в Финлян­дии тогда, кроме сыскной полиции, существовали еще государственная, тайная, уголовная, дорожная, железнодорожная, морская и военная. Они подчинялись различным министерствам, каждая из них имела свой собственный бюджет и отчетность. Поэтому с целью экономии государственных средств и повышения эффективности работы Кекконен предложил всех их объединить. Такая позиция крайне не понравилась руководст­ву сыскной полиции…

В сентябре 1921 года Кекконен стал студентом юридического факультета Хельсинк­ского университета. Завершил же учебу только в 1928 году, получив степень кандидата юриспруденции. Учился Урхо с перерывами — ведь денег, собранных в Каяни, на все годы не хватало. И ему пришлось прерывать учебу ради заработка. Впрочем, и в те месяцы, когда учился, Кекконен работал одновременно не менее чем в двух-трех местах.

Именно в годы учебы в университете Урхо серьезно занимался легкой атлетикой, в разных ее видах несколько раз был чемпионом Финляндии. Участвуя в Олимпийских играх, чемпионатах мира и Европы в качестве спортсмена, а со временем — руководителя финляндской делегации, выходец из лесной глуши посетил многие страны Европы и Америки, впервые, по его собст­венному высказыванию, «увидел широкий мир за пределами Финляндии». Он был не только спорт­сменом, но и спортивным функционером — создал и возглавил Финляндский спортивный союз легкой атлетики (СУЛ). К тому времени руководство спортивным движением Финляндии, впрочем, как и господствующие позиции в экономике страны, принадлежало представителям шведоязычного меньшинства. Кекконеновский СУЛ был чисто «финской» организацией, объединял финоязычных атлетов.

В двадцатые годы лекции в Хельсинкском университете читались исключительно на шведском и немецком языках — среди старой профессуры существовало убеждение, что финский язык — «деревенский», «ненаучный». Соответствующей терминологии в самом деле не было. Кекконен возглавил движение студентов за перевод обучения на финский язык, стал председателем Общества финизации Финляндии, главным редактором журнала «Суомолайнен Суоми (Финская Финляндия)», в котором писал козори под псевдонимом Миес Суомолайнен (человек финский) по аналогии с гомо сапиенс (человек разумный). Кроме того, наш герой стал членом правления влиятельного Академического карельского общества (АКС). Оно объединяло студентов и выпускников университетов — ветеранов войны за независимость 1918 года, а также доб­ровольцев-участников боевых действий 1919—1922 годов за вос­соединение Восточной (российской) Карелии с Финляндией.

Уже в конце 20-х годов Кекконен сформировался как молодой влиятельный политик правоконсервативного лагеря. Именно тог­да он связал свою судьбу с Аграрным союзом (спустя несколько десятилетий переименованным в Партию центра), в рядах которого оставался до самой смерти.

Вместе с тем он никогда не принадлежал к ультраконсерваторам-националистам, довольно влиятельным в Финляндии в 20—30-х годах. Кекконен считал себя крестьянином и отстаивал их интересы, в частности безземельных торпарей. Также он крайне отрицательно относился к попыткам ультраправых ограничить демократические свободы в Финляндии, разгромить Социал-демократическую партию. Хотя Кекконен, в отличие от Ленина, считал, что интересы крестьян и рабочих являются антагонистическими, он выступал за интеграцию социал-демократов в политическую систему страны. Может, именно благодаря позиции Кекконена и его старших единомышленников позже, страш­ной зимой 1939—1940 годов, когда Сталин пытался завоевать Финляндию, рабочие, большинство которых находились под влиянием социал-демократов, единодушно встали на защиту независимости страны.

Окончив университет, Кекконен начал работать в Министер­стве сельского хозяйства, параллельно занимая должности юрисконсульта Союза сельских коммун и главного редактора журнала «Мааласкунта» (Сельская коммуна). Кроме того, возглавил Хельсинкскую окружную организацию Аграрного союза. В 1931 году он был одним из главных организаторов президентской кампании лидера аграриев Кюэсти Каллио. «Только финский крестьянин Каллио в качестве президента республики будет лучшей защитой ее от врагов, кем бы они ни были», — утверждал Кекконен. Каллио тогда проиграл и был избран президентом только на следующих выборах в 1937 году.

В 1932 году Кекконен был назначен младшим правительст­венным секретарем в Министер­стве сельского хозяйства (что-то вроде зам. министра). Тогда же он стал аспирантом-заочником одного из немецких университетов и в 1936 году после защиты диссертации получил степень док­тора юридических наук. В 1932—1936 гг. Кекконен по нескольку раз в год ездил в Германию. Как раз в то время к власти пришли нацисты. Аспирант не разделял восхищения многих финских правых Гитлером, в частности крайне отрицательно отнесся к запрету всех политических партий, кроме нацистской.

В 1936 году Кекконен впервые был избран в парламент в округе Виипури (который четыре года спустя был захвачен СССР и стал «русским городом Выборгом»), а в следующем году был назначен министром юстиции. На этой должности Кекконен прославился тем, что своим распоряжением в ноябре 1938 года приостановил на неопределенный срок деятельность ультраправой партии нацистского типа ИКЛ и приказал закрыть все ее 18 газет. «Фашизм и политическая слепота, которая проявляется в отношении внутриполитических дел, приводят к неприятностям лишь тех, кто становится их жертвой, — объяснял Кекконен свои действия. — Но если эти черты проявляются в международной политике, то от этого может возникнуть большая опасность для всего государст­ва». Кекконен тогда проиграл: Верховный суд Финляндии отменил его распоряжение и признал, что министр превысил свои полномочия. А в следующем, 1939 году, когда Кабинет переформатировался, должности министра Кекконену уже не предложили.

Во время «зимней войны» 1939—1940 гг. Кекконен, как и подавляющее большинство финнов, выступал против советской агрессии и в защиту независимости Финляндии. А когда в марте 1940 года после прорыва линии Маннергейма Сталин навязал Финляндии крайне тяжелые условия мира (по которым страна теряла 10% своей территории, где проживали до войны 15 процентов населения), Кекконен стал одним из двух членов парламента, проголосовавших против утверждения Московского договора, а следовательно, фактически за продолжение войны.

Во время войны он был назначен начальником правительст­венного управления по эвакуации гражданского населения, пре­вращенного после подписания мира в Центр помощи переселенцам, который он и возглавлял до марта 1943 года. Кекконен осуществил огромную работу по предоставлению крыши над головой и средств к существованию сотням тысяч своих сограждан, изгнанным большевиками из собственных домов.

В начале войны-продолжения 1941—1944 гг., когда Финлян­дия в союзе с гитлеровской Германией пыталась возвратить захваченные Советским Союзом земли, Кекконен тоже поддерживал эту борьбу. Тем более что имел и личный интерес — незадолго до «зимней войны» он вложил практически все свои сбережения в покупку сельской усадьбы неподалеку от Виипури — в округе, от которого он был избран в парламент. Этот район в 1940 году отошел к СССР. А еще его младший брат, который к тому времени стал кадровым офицером, во время «зимней войны» был награжден высшими финскими орденами, а в самом начале войны-продолжения вследствие тяжелого ранения полностью потерял зрение.

Но уже в 1943 году, после Сталинградской битвы, Кекконен коренным образом просмотрел свои взгляды на место Финлян­дии в мире. Он разработал принципиально новые подходы к внешней политике своей страны на десятилетия вперед. В первые послевоенные годы эта политика называлась «линией Паасикиви» (по аналогии и в противоположность «линии Маннергейма»). Название эта «линия» получила по имени кекконовского единомышленника, президента республики в 1946—1956 годах Юхо Кусти Паасикиви. После 1950-го, когда Кекконен стал премьером, новую внешнюю политику Финляндии все чаще называли «линией Паасикиви—Кекконена», а после 1956-го и просто — «линией Кекконена».

…и «финляндизация» всего мира
19 сентября 1944 года было подписано перемирие между Советским Союзом и Финлян­дией. Условия его оказались крайне тяжелыми. Финнам не только не удалось вернуть хотя бы часть захваченных СССР в 1940 году территорий, но пришлось еще и отказаться от области Петсамо в Заполярье, лишившись тем самым выхода к Северному Ледовитому океану и богатейших месторождений никелевых руд. На маленькую Финляндию были наложены огромные репарации — достаточно сказать, что их сумма была больше, чем все аналогичные выплаты Италии. В первые послевоенные годы репарации «съедали» 80 процентов финского экспорта. Финляндия взяла на себя обязательства «осудить поджигателей войны». В тюрьму и в самом деле угодили многие ведущие политики страны, в частности президент военных времен Ристо Рюти. Хотя, по большому счету, если бы подвергать заключению настоящих поджигателей советско-финской войны, за решетку должен был попасть прежде всего Сталин и его ближайшее окружение. Отно­шение народа к этим условиям было настолько негативным, что в течение нескольких дней ни президент маршал Карл Маннер­гейм, ни премьер-министр Антти Гацкель просто не решались выступить с обращением к нации. И тогда эту печальную обязанность взял на себя Урхо Калева Кекконен, в то время не являвшийся даже членом Кабинета министров. В своей речи по национальному радио он очертил будущее для Финляндии на десятилетия вперед. Собственно говоря, в ней была изложена вся будущая «линия Паасикиви—Кекконена».

Вот краткое изложение этой речи:

«Мы проиграли войну против Советского Союза… Как нации настоящих спортсменов, нам нужно признать свое поражение, нам нужно перед собою и другими признать, что наш отважный и стойкий противник победил нас».

«Нам нужно признать свое поражение окончательным в том смысле, что нам никогда не удастся военными средствами возвратить положение, которое мы занимали перед войной. Превос­ход­ство Советского Союза безусловно, и оно сохранится. Чест­ное признание этого факта станет предпосылкой и пробным кам­нем для нашего национального существования. Поскольку вынашивание планов об отмщении и как явные, так и тайные пла­ны вернуть утраченное, то есть мысль о реванше, означает гибель для нашего народа… Мы не можем позволить себе думать подобным образом».

«Нам нужно раз и навсегда отбросить как политический фак­тор утраченное нами. Положение, определенное перемирием, будет неизменным и перманентным».

«Ситуация, возникшая после проигранной войны, такова, что Финляндия своими действиями должна развеять недоверие, с которым Советский Союз относится к нашей стране».

«У Советского Союза в его положении совершенно нет причин мириться с такой ситуацией, когда вдоль его западной границы на протяжении более тысячи километров тлели бы непогашенные очаги ненависти и войны. Будем откровенны: поскольку у Советского Союза могли быть настоящие причины не доверять нам, нужно своими делами заслужить это нужное нам доверие».

«Речь идет не о выборе между двумя или более путями. Мы можем говорить лишь об одном пути. Создание добрых отношений с ведущим европейским государством — не только наш единственно возможный выбор, но вместе с тем и правильная политика и с точки зрения наших национальных интересов».

«Договор о перемирии, хотя он и суров, обеспечивает нашу государственную свободу».

«Результаты, к которым привела война, свидетельствуют, что наша политика последнего времени была ошибочной. Теперь — время расплачиваться за ошибки. Для этого нужно, чтобы мы искренне выполняли поставленные условия».

«Саботаж условий перемирия, разжигание расхождений… уменьшают наши возможности преодолеть трудности».

«По совершенно известным причинам настроение в стране у нас безрадостное. Но все-таки у нас нет никакого повода для унылого отчаяния».

«Финский народ стоит перед началом нового политического пути. Впереди нет готовых широких путей — мы должны проложить новую дорогу через горы и болота».

Кекконен делал все, чтобы воплотить в жизнь свою программу. Сначала в качестве министра юстиции, выпускавшего из тюрем коммунистов и отправлявшего туда политиков-«поджигателей войны» и военных, заложивших тайные склады оружия на случай оккупации Финляндии Советским Союзом. Потом — в качестве премьер-министра и президента.

Кекконен на многие десятилетия определенным образом «монополизировал» отношения с Советским Союзом. Он был искренне убежден сам и ему удалось убедить очень многих финнов, как политиков, так и рядовых граждан, что он и только он способен наладить хорошие отношения с «русским медведем». Впрочем, сам Кекконен таких или подобных терминов не употреблял «ни при какой погоде». Он на практике проводил политику невмешательства в конфликты между крупными государствами. До тех пор, пока существовал СССР, Финляндия не была членом ни НАТО, ни Ев­ропейского экономического сообщества, со временем превратившегося в Европейский союз. Финляндия даже не решилась вступить в Европейскую ассоциацию свободной торговли, а в первые послевоенные годы категорически отказалась от участия в плане Маршалла, по которому разрушенные Второй мировой экономики стран Европы получили огромную американскую финансовую помощь.

Не случайно именно Хельсинки в 1975 году стали местом подписания Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Брежневу тогда казалось, что он «играет на своем поле». Ну, почти на своем. В Хельсинки также размещались штаб-квартиры некоторых всемирных организаций, контролируемых СССР. Например, в 1968 году в столицу Финляндии переехал Всемирный совет мира, изгнанный сначала из Парижа, а потом и из Вены за «подрывную деятельность». Финляндия была единственной капиталистической страной, на протяжении десятилетий выдававшей обратно Москве беглецов из-за железного занавеса.

Кекконен прилагал титанические усилия, чтобы установить доверительные личные отношения с высшим руководством СССР — Хрущевым, Брежневым. Еще в 1957 году, когда Молотов, Каганович, Маленков и компания пытались отстранить «дорогого Никиту Сергеевича» от власти, одним из основных обвинений в адрес Хрущева было то, что он якобы унизил достоинство руководителя Советского государст­ва, когда во время государственного визита в Финляндию согласился пойти ночью в сауну по приглашению Кекконена.

В стране существовали определенные ограничения свободы слова. По крайней мере публично критиковать Советский Союз в Финляндии было довольно сложно. Кое-кто из западных политологов запустил даже термин «финляндизация», имея в виду отказ от принципиальности в отношениях с СССР.

Что же кекконеновская Финляндия получила взамен? Первое и самое важное: страна так и не была оккупирована советскими войсками, к власти не были приведены коммунисты, которые бы демонтировали рыночную экономику, основанную на частной собст­венности и многопартийной демократии. Еще — в 60-е и 70-е годы прошлого века, если уж СССР покупал какие-то товары у «проклятых капиталистов», то Финляндия имела «право первой ночи» — если небольшая страна могла эту продукцию поставить, то покупали ее именно там. Финляндия занимала второе (после ФРГ), а в отдельные годы и первое место по объему тор­говли с СССР в Западной Ев­ропе. Финнов привлекали к строительству промышленных объектов на территории Союза, особенно в Карелии. Единственное, что Кекконену не удалось, — выпросить у СССР обратно хотя бы часть захваченных в 1940 и 1944 годах финских земель, как он ни старался это сделать.

После отставки и смерти Кекконена (а умер он 31 августа 1986 года) его преемник Мауно Койвисто в основном продолжал линию Кекконена.

А вот после распада СССР, во время глубокого структурного кризиса, охватившего постсоветские страны, тяжелые времена переживала и экономика Финляндии, потеряв гарантированные советские рынки. Тем не менее финны довольно быстро переориентировались на новые рын­ки, уже в 1992 году подав заявку, а в 1995 году вступив в Европейский союз.

Анекдот вместо эпилога
В 1969 году, после кровавого советско-китайского военного кон­фликта на острове Даманский, в Финляндии ходил такой анекдот:

— Чего это Кекконен снова поехал в Россию? Уже сколько ездил, кажется, все вопросы порешал.

— Он там просто читает лекции на тему «Как жить в дружбе и согласии с великим восточным соседом».

источник